оглавление

вернуться назад

XI

Гареев считает, что «должно быть какое-то почтение к выдающимся военачальникам как Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский...» и др.
Однако историк почему-то забыл, что для того, чтобы кого-то как у нас говорят, «зауважать», об этом человеке надо знать и хорошее и плохое (если оно есть). Только тогда можно проникнуться искренним чувством уважения (или симпатии), когда совокупность этих компонентов в своем единстве будет создавать очевидное положительное впечатление. Прежде чем более внимательно вглядеться в Жукова и оценить все его человеческие качества, должен заметить, что отношу себя к той значительной части ветеранов войны, военнослужащих и граждан страны, которая как полководческие так и общечеловеческие способности и достоинства Константина Константиновича Рокоссовского ставит выше, чем у Жукова. Вот к нему, Рокоссовскому, проникнут глубочайшим почтением. На вопрос «почему?», ответ однозначен — главным образом, за человеческое, уважительное (!) отношение к основному труженику войны — солдату. И если у Жукова (вспомнившего о «Советском солдате» только при написании эпиграфа к своим «Воспоминаниям») на личном вымпеле в течение всей войны было начертано — «любой ценой!» (иначе он, к сожалению, не умел, не получалось), то на штандарте Рокоссовского девиз был другой — «Больше огня — меньше потерь!». Вот и вся разница по военным делам.
Но вернемся к Жукову. Можно ли сказать, что народ (и я вместе с ним) если не всё, то хотя бы немного знает о Жукове? Нет, усилиями Гареева, его сподвижников, активистов жуковского фонда и др. информация о Георгии Константиновиче идет до неприличия однобокая. Не говоря о человеческих качествах, даже о военных его делах все преподносится, как правило, в искаженном виде, эдакий «золоченый позитив». Нарисовав некое подобие коринской иконы, спрятав поглубже его неудачи (в т. ч. проигранные битвы!), активно ломая руки тем, кто пытается эту информацию дать в более полном и объективном объеме, все эти «выдающиеся мастера» своего дела буквально насильно пытаются привить любовь к человеку (крупнейшему военачальнику), мало что правдивого о нем сказав.
Но уж раз Гарееву захотелось расширить диапазон критики его жуковских оценок (мы перед собой столь масштабную задачу никогда не ставили), то попытаюсь беспристрастно «образ» Жукова раскрыть чуть шире, добавив несколько дополнительных граней и переведя из сугубо плоского его толкования в более объемное:
• оценки Гареевым военного почерка Жукова (его «каллиграфию») разобраны подробно;
• разобраны склонность к чрезмерной (явно болезненной) жестокости;
• отметил, что в должности начальника Генштаба он продемонстрировал очевидную некомпетентность. Решительно не отстаивал судьбоносных решений в самый ответственный для страны момент, заботясь прежде всего о своей личной безопасности. Что, как не страх, побудило Жукова произнести не делающую ему чести фразу: «Кто захочет класть свою голову?»¹⁸². Не заботясь о последствиях с многомиллионными жертвами на границе, должным образом не отстоял своевременный ввод очевидных мероприятий (директива № 001 и др.) перед Сталиным (можно только с сожалением вспоминать, что находящегося в такой же должности Гудериана буквально силой оттаскивали от Гитлера — столь яростно и упорно он отстаивал свои взгляды и решения, в правильности которых был уверен).
К периоду деятельности Жукова в должности нач. Генштаба имею возможность добавить уникальный эпизод, свидетелем которого был я сам. Так сложилось, что мой отец до войны и в начале 50-х служил в Главной инспекции с генералом Е. Отец со смехом, по-доброму, рассказывал, что генерал Е. был знаменит тем, что в отличие от всех, неважно переносивших длительные перелеты на тогдашних Ли-2, уже при подъезде к аэродрому, только увидев в дали стоявшие самолеты, досрочно становился серо-зеленым. Так вот, генерал Е. в присутствии автора рассказал отцу следующее. «Когда ты оформлял с Вершининым (Борис Георгиевич, генерал-инспектор БТ войск. — B.C.) результаты проверки ДВО, меня назначили старшим по инспекции одного из объединений на Юго-Западном направлении (самое важное по оценке Сталина. — B.C.). В результате проверки оказалось, что более половины соединений небоеготовы. По прибытии в Москву итоговый акт я доложил Жукову». Остановимся на минутку и зададим простой вопрос — что же должен был сделать начгенштаба, узнав о подобном состоянии войск на одном из важнейших направлений? Ответ один — то ли по «матюгальнику», то ли через секретаря: «Начальника ГОУ и ТОМУ ко мне, бегом!». Как бегают генералы, правда, трусцой, по генштабовским коридорам я наблюдал два десятилетия. Финал напрашивается такой (вариант): «План мероприятий по срочному устранению отмеченных недостатков утром мне на стол! Свободны!». Так, или в таком духе, должен был бы поступить ответственный начальник Генштаба. К сожалению, таковым Жуков не оказался, а события дальше развивались совсем по другому, достаточно неожиданному сценарию. «... Прочтя акт, Жуков буквально набросился на меня, требуя, чтобы я его переписал. Он два часа гонял меня по кабинету, орал, угрожал, стучал кулаками, топал ногами. Только не бил. И ты знаешь, Михаил Павлович, к стыду своему, я сдался и акт переписал». Вопрос второй — так честен ли был Жуков, находясь на столь высокой судьбоносной должности, перед своим народом и поступая подобным образом, отлично зная, что последствия будут непредсказуемыми? Ответ очевиден.
• Искренен ли был Жуков? Нет, таковым он не был. Это подтверждается его рассказами о Штерне (Халхин-Гол), выдуманной историей о том, что Гитлер якобы «был в ярости» из-за неспособности ГА «Север» взять штурмом Ленинград, оборону которого в то время возглавлял Жуков.
Если взять только маленький кусочек из «Воспоминаний» и рассмотреть его комментарии, относящиеся, например, к Ржевско-Вяземской операции, в части, касающейся 33-й армии, то он буквально все умышленно исказил, пытаясь выгородить себя и переложить на покойного Ефремова собственные грубейшие ошибки.
1. Жуков утверждал, что Ефремов сам организовал прорыв к Вязьме. Неверно. Обессиленную армию, полуживую после напряженных боев, без танков, лыжных батальонов, боеприпасов и питания загнал под Вязьму Жуков. Сам Ефремов такого сугубо авантюрного решения никогда бы не принял.
2. Неверно его утверждение, что Ефремов сам вызвался возглавить Западную (Ударную) группировку ЗЗА. Теперь известно, что Жуков буквально пинком вытолкнул командарма из штаба в Износках, где Ефремов начал проводить мероприятия по укреплению флангов коридора. Все это документально доказано («Ваша задача под Вязьмой!»).
3. Неверно утверждение Жукова о якобы оставленном одном батальоне у Захарово. В ВИА, вып. 3, на стр. 57 впервые приведена подробная схема задействованных частей на флангах коридора, напрочь опровергающая эту ложь (см. схему на с. 98).
Комментируя ситуацию, сложившуюся на северном и южном флангах коридора «Воскресенск-Захарово», и пытаясь оправдать свою очевидную ошибку, Жуков в беседе с генералом Павленко заявил: «Я не считал нужным (?! — B.C.) смотреть, что справа и слева»¹⁸³. А зря. Если бы он все же сделал это несложное, но крайне необходимое в оперативном плане действие, то без труда заметил, что (применяя его выражение) над «свободной дыркой» 33-й армии в районе Темкино и Мосейково сгущались грозовые тучи.
Я уже отмечал, что командующий ГА «Центр» фон Клюге, который этой работы — смотреть что справа, что слева — не чурался, без труда углядел элементарный просчет командующего Западным фронтом и ударами с севера и юга 3.02.42 перекрыл жизненно необходимый для 33-й армии коридор. Отсечение Западной (ударной) группировки 33-й армии под Вязьмой от Восточной в р-не Износок имело для первой катастрофические последствия. Группа погибла в окружении вместе с командармом.
4. Не обеспечив (умысел очевиден) встречный удар Западной группировки ЗЗА и 43А, что привело к гибели всей этой группировки и командарма, Жуков опять попытался свалить все на мертвого Ефремова — тот якобы пошел не на юг, куда ему указывалось. Однако таких указаний никто никогда не слышал и в глаза не видел. Что же касается ко-мандарма-33, то войска он выводил на юго-восток в строгом соответствии с приказом Жукова № К-217 от 11.4.42.
5. Постыдна история с уже упомянутой «боевой характеристикой», которую Жуков заготовил на Ефремова. В ней все — от начала до конца — чистейшей воды клевета.
6. Бездеятельность главкома Западного направления Жукова (имевшего в своем подчинении 14 армий и 3 кавкорпуса!) при попытке частей 33-й и 43-й армий соединиться в районе Шеломцы (до которых оставалось 500 м!) наверняка послужит основанием следующему поколению историков назвать ее если не преступной, то практически необъяснимой!
В целом же вся жуковская «Ржевская» эпопея (Ржевско-Вяземская, 1-я и 2-я Ржевско-Сычевская и др. операции), характеризующая его «наступательные» возможности, удручает своими тяжелейшими последствиями и неоправданным количеством понесенных жертв. «Долгие годы считалось, что подо Ржевом погибли 50-70 тысяч наших воинов (при расчете по нашим официальным «методикам». — B.C.). Это уже сейчас местные краеведы и ученые высчитывают арифметику правды. Она страшна: подо Ржевом погибло с нашей стороны примерно полтора миллиона человек!»¹⁸⁴.
7. Будучи болезненно тщеславным, Жуков пытался доказывать, что принимал участие практически во всех операциях ВОВ. Вот наиболее характерный пример. В связи с массовым обращением участников Курской битвы к Рокоссовскому с вопросом: почему Г.К. Жуков в своих воспоминаниях искажает истину, приписывая себе то, чего не было, Маршал был вынужден обратиться со специальным письмом к главному редактору Военно-исторического журнала, в котором указал: «...В своих воспоминаниях он (Жуков. — B.C.) широко описывает проводимую якобы им работу у нас на фронте в подготовительный период и в процессе самой оборонительной операции. Вынужден сообщить с полной ответственностью... что изложенное Жуковым Г.К. в этой статье не соответствует действительности... (выделено мной. — B.C.). Жуков Г.К. впервые прибыл к нам на КП в Свободу 4 июля, накануне сражения. Пробыл у нас до 10-11 часов 5 июля и убыл якобы на Западный фронт... Жуков Г.К. отказался даже санкционировать мое предложение о начале артиллерийской контрподготовки, предоставив решение этого вопроса мне, как командующему фронтом... В подготовительный к операции период Жуков Г.К. у нас на Центральном фронте не бывал ни разу»¹⁸⁵. Без комментариев.
8. Нетерпимость Жукова к критике его действий в ходе событий в 1939 году в районе Халхин-Гола, Берлинской и других операциях. Расчищая как бы дорогу своим «Воспоминаниям» и считая, что объективную оценку хода боевых действий может давать только он, маршал не постеснялся облить грязью своих достаточно авторитетных, имеющих право иметь собственное мнение и оценки конкурентов-мемуаристов Чуйкова и Воронова, написав на них, по сути, донос генсеку Хрущеву: «... Никита Сергеевич! Конечно в воспоминаниях В.И. Чуйкова имеется немало хороших фактов, особенно тех, которые взяты из армейской и фронтовой печати о героике солдат, сержантов и офицеров. Но в целом его воспоминания не соответствуют идейным требованиям ЦК (выделено мной. — В.С.) и хуже всего то, что они дают богатую пищу (?! — В.С.) западным борзописцам для фальсификации истории Великой Отечественной войны... Думаю, что в таком виде печатать воспоминания и книгу («Конец третьего рейха» — В.С.) явно нецелесообразно. Недавно я прочел мемуары Н.Н. Воронова. Чего он только не наплел в своих воспоминаниях... Прошу Вас принять меры, которые Вы сочтете необходимыми, чтобы прекратить опорочивание моей деятельности...
Маршал Советского Союза Г. Жуков. 18 апреля 1964 года, (выделено мной. — В.С.)»¹⁸⁶.
Но это все примеры, связанные с фронтовым периодом. Хотя можно взглянуть на деятельность Жукова чуть шире и по некоторым эпизодам (их вполне достаточно) оценить стороны его характера применительно к условиям послевоенной деятельности.
Лауреат Государственной премии РФ Президент Академии военных наук М.А. Гареев мог бы быть более объективным и честным в отношении нашей военной истории, ее действующих лиц, в частности, Г.К. Жукова. Его заслуги перед Родиной по достоинству оценены. Но в заслугах — не вся правда, и не весь полководец. М.А. Гареев забыл или не захотел сказать читателям то, чего они не знают.
Г.К. Жуков не был безупречным служакой. Он побил все рекорды незаконного присвоения трофейного имущества, пригнав только одной мебели целый эшелон (7 вагонов!). И дело совсем не в «заговоре СМЕРШа», так как первый «сигнал» поступил не от этой «организации», а от Булганина, который еще 23 августа 1946 г. доложил Сталину, что: «В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью... мебель принадлежит маршалу Жукову...»¹⁸⁷.
Это уже потом, в январе 1948 года в соответствии с указанием Сталина работниками МГБ у Жукова был произведен ряд негласных обысков на квартире и даче с целью «разыскать и изъять... чемодан и шкатулку с золотом, бриллиантами и другими ценностями... чемодан обнаружен не был... этот чемодан все время держит при себе жена Жукова и при поездках берет его с собой...»¹⁸⁸.
Было обнаружено огромное количество картин, гобеленов, мехов, различных тканей (я так и не смог себе представить как выглядят 4000 м подобных материалов). Разразился скандал. 12 января 1948 г. последовало объяснение маршала в ЦК ВКП(б) Жданову и передача 3.2.48 этого имущества (по 14-ти описям) управлению делами СМ СССР. Но таинственный чемодан (как и его содержимое) в этих описях не упоминался...
Видимо мало кто обратил внимание на заметку в «Вечерней Москве» от 21.7.95 (больше ни одна газета эту информацию не печатала): «...сенсацией стала покупка внука маршала Жукова Александра Жукова. Он купил виллу «Ли» — одну из самых дорогих на Берегу Смеральда, заплатив за нее четыре миллиона швейцарских франков. Раньше вилла принадлежала герцогине Кентской, представительнице одной из самых богатых семей Великобритании. Новый сосед Александра Жукова — бывший глава правительства Италии Сильвио Берлускони, который считается самым богатым человеком не только в Италии, но и в Испании...». Не исключая того, что официальная продажная цена могла быть занижена, а достатка торгующего нефтью внука маршала вряд ли хватило бы для совершения столь грандиозной по цене покупки, и вспомнив об «испарившемся» семейном чемодане, сам я ограничусь только констатацией этого удивительного факта и от комментариев воздержусь, надеясь, что читатели (и Гареев, применив свое умение отличать «версию» от «домыслов») выводы сделают сами -кому какой нравится.
Часто говорят, что Хрущев-де показал себя неблагодарным по отношению к Жукову, который поддержал в трудную минуту генсека. Но при всей своей очевидной простоватости и малообразованности Хрущев все же сообразил, что держать у себя под боком во главе многомиллионной армии в должности Министра обороны самовлюбленного, не терпящего никаких возражений человека, смерти подобно. Чего стоит одно его заявление — «ни один танк не сдвинется с места без моего приказа»¹⁸⁹. Поэтому его решение снять Жукова представляется совершенно верным, ибо ни один здравомыслящий глава государства не допускает подобного варианта «сидения на бочке с порохом» и делает все, чтобы такой ситуации избежать. Сразу после «маршальского» совещания у Сталина в 1946 году, на котором все военачальники высказали Жукову в лицо то, что он действительно заслуживал, однако не ставили вопроса о каком-либо наказании (кроме Голикова), он был направлен командующим Одесским военным округом.
Не многие знают, что там Жуков сразу «закрутил» такую карусель, (пренебрегая Законом, ввел некое подобие полувоенного положения), что секретарь обкома взмолился перед Сталиным — «уберите его из Одессы». Убрали, и на Уральском округе он уже стал жить по мирным законам своей страны.
В должности министра обороны Жуков проявил свои далеко не лучшие человеческие качества:
• стал в недопустимой, как всегда грубо-оскорбительной форме разгонять политорганы, хотя это следовало бы (и поделом!) делать установленным законодательным порядком;
• принял самое непосредственное участие в травле лучшего отечественного флотоводца послереволюционного периода — Н.Г. Кузнецова. Отправляя его в очередную отставку, хамил и злорадствовал;
• представляя Хрущеву 12 мая 1956 г. проект своего выступления (№ 72с, секретно) на предстоящем (несостоявшемся) Пленуме ЦК КПСС, значительную часть своих недоработок и ошибок попытался переложить на Сталина, хотя у того и своих было «с верхом»¹⁹⁰;
• при беседе с уже не вполне здоровым Героем Советского Союза генерал-полковником танковых войск И.П. Суховым (перед войной был выпущен из тюрьмы и наша семья встречала его и Соломатина на Ярославском вокзале, в войну — командир 9-го мехкорпуса 3-й гв. ТА Рыбалко, одним из первых ворвался в Берлин и Прагу, впоследствии — зам. по БТ Войска Польского у Рокоссовского) отклонил его просьбу дать возможность дослужить в Центральном округе и (видимо, как коллеге его «старого друга» Рокоссовского) предложил, явно издеваясь, Дальний Восток или Северный Кавказ. После того, как изумленный Иван Прокофьевич отказался, заслуженному фронтовику было сказано — «Тогда Вам в армии делать нечего». Вот так — «по достоинству» он оценил заслуги «не своего» танкиста 1-го Украинского фронта;
• проявив беззаконие, лишил в 1956 году Н.Н. Амелько (тогда контрадмирала) золотой медали за окончание академии Генштаба (заменили на диплом с отличием). Вот что рассказал начальник академии И. Баграмян: «...когда был в академии Жуков, он спросил меня, кто оканчивает на золотую медаль? Я ему ответил — контр-адмирал Н.Н. Амелько. Он как заорал на меня: «Что это такое — это академия Генерального штаба и медалистом должен быть общевойсковой генерал, а не какой-то (?! — В.С.) там моряк...»¹⁹¹. Без комментариев.
Что касается отставки Жукова, то все последующие спекулятивные стенания о его якобы опале несостоятельны, так как ему было уже за 60, и во всех армиях (в т. ч. и нашей) этот возраст считается «не служивым». С учетом же многочисленных, как правило, не поддающихся объяснениям решений (не стыкующихся с законами мирного времени, да и уставами) в армии его присутствие уже было малополезным и во многом вредным. К тому же для воспитания офицеров нового поколения (на истинно русских традициях и понятиях о чести и личном достоинстве) «жуковские» методы и замашки просто противопоказаны.
Говорить же об «опале» (по Далю: «ссылка и конечное разорение») смешно, так как Жуков, согласно Постановлению СМ СССР от 27.2.58 сохранил право ношения военной формы одежды, денежное содержание всех видов, дачу, легковую машину и пр.
Завершу же этот далеко не полный перечень очевидных недостатков Жукова высказыванием двух Героев Советского Союза.
Маршал И. Конев(из беседы с зам. директора института партии при МГК и МК КПСС А. Пономаревым на совещании Высшего военного совета в июне 1946 г.): «...Разрешите», — обращаюсь я к Сталину. «Давайте», — говорит он. Говорю: «Да, Жуков, человек тяжелый, грубый, плохо воспитанный. С ним не только работать, но и общаться тяжело (выделено мной. — В.С.). Но я категорически возражаю, товарищ Сталин, против того, что ему не дорога Родина... что он неуважительно относится лично к Вам»...¹⁹² Конев рассказывал, что тогда его поддержали другие маршалы (против был только генерал Ф.И. Голиков. — B.C.).
Генерал Г. Байдуков, выступая на советско-американской научной конференции в 1985 г., был предельно краток — «зверюга»¹⁹³.
Считаю, что уважаемые читатели, сопоставив как очевидные достоинства Жукова — сила характера, энергия, высокая работоспособность, требовательность и другие, так и явные, документально подтвержденные, недостатки, теперь сами смогут без труда выработать собственное мнение по этому вопросу — объективен ли был в своих оценках историк Гареев или столь уж неправы мы?
Вообще-то картина ясная. Попытка подменить объективный анализ деятельности и поступков Жукова (с учетом его успехов и грубых промахов) обвинениями в «несправедливом искажении его образа», неуважении и т. п., несостоятельна из-за отсутствия всеобъемлющего документального подтверждения и носит сугубо конъюнктурный характер. Это «обвинительные» слова из затасканной песни тех, кто присваивает себе исключительное право любить родину и толковать ее интересы.
Со временем, освободившись от давления всяких политико-догматизированных «фондов», при наличии достаточного количества документов, всеобъемлющий портрет крупнейшего военачальника будет дорисован с использованием всей гаммы историографической палитры. Однако не все в этой многоцветной композиции доставит радость Гарееву и другим поклонникам Г.К. Жукова, которые пока без должных к тому оснований пытаются «не расплескать его образ».
Дав достаточно полный, документально подтвержденный анализ ошибок и неточностей оценок историка Гареева деятельности Жукова (о ходе боев на Халхин-Голе, об особенностях полководческого почерка и его «каллиграфических» характеристиках, о «штурме» Зееловских высот, Берлинской операции, о «почтении» к военачальникам и др.), заодно ответив на его огульные обвинения в наш адрес, я как-то забыл внимательней посмотреть на деятельность самого Гареева, столь сокрушительно и самозабвенно размахивающего дубиной «справедливой критики». «Дорогого стоят» только одни его незабываемые комментарии к телефильму «Последний миф», в малодоказательной, а порой и просто неверной сути которых недавно смогла убедиться многомиллионная аудитория зрителей канала TV-6¹⁹⁴.
Между тем, ошибочно посчитав, что должности Президента Академии военных наук и относительно высокого воинского звания достаточно для того, чтобы выйдя как бы по-армейски на строевой плац и гыкнув: «Кока команда?! За мной!» — и вся рать современных военных историков бросится выполнять подобные указания, Гареев свои возможности (и влияние) явно переоценил. То доброе время прошло. Да и историки начинают уж обрастать перьями для самостоятельных полетов и формирования независимых умозаключений, не оглядываясь на назначенных «запевал». Пришло время с заоблачных олимпийских высот спускаться на нашу грешную землю и заняться рутинным трудом — вместе со старыми и молодыми историками, не оглядываясь на звания и должности, на авторитеты «дутые» и таковыми не являющиеся, отбросив подальше многочисленные мифы компартии и ГлавПУРа о войне, по документам (а это такой трудоемкий процесс!) выстраивать, по сути, заново весь «логический ряд» трагической боевой истории сражений 1941-1945 годов¹⁹⁵.
В заключение выражаю согласие с теми, кто считает, что если достижения Жукова спорны, то неудачи и ошибки оспорить трудно, разве что замолчать или заглушить фанфарами, чем и занимается М. Гареев.
В день же Победы всегда кладу цветы на могилу Неизвестного Солдата, в душе надеясь, что хотя бы к 55-й годовщине Победы над фашистской Германией верный порядок цифр погибших будет наконец назван правильно. Другие пойдут класть цветы к подножию памятника, нескладная лошадь которого в исполнении самозванного «генерала» Клыкова, как бы в наказание за несправедливость, по оценке конников в таком положении ни ходить, ни скакать не может, ибо является самой дефективной в многочисленном мировом табуне конских монументов. В цивилизованных странах вообще не принято воздвигать монументы полководцам, «пока не похоронен последний погибший солдат прошедшей войны».
Мы же как бы освободили себя от столь высокой моральной ответственности, оставив на полях сражений незахороненными несметное количество своих погибших защитников Родины. «По оценке специалистов только на территории Новгородской области (о Ржевском районе я уже писал. — B.C.) во время Великой Отечественной войны погибло свыше 800 тысяч человек. По данным же облвоенкомата официально захоронено 510 тысяч. Причем из этого числа известны имена только 200 тысяч защитников Отчизны»¹⁹⁶. Другими словами, если в таком темпе продолжать поиски и захоронения только силами энтузиастов общественных организаций (у нас же роль государства практически не просматривается), то потребуется не менее ста лет, чтобы выполнить тот долг, который наша страна должна была исполнить еще более 50 лет назад по всем общепринятым человеческим законам и нормам морали.
Говоря, что Жуков «по какому-то недоразумению победил», умышленно не называя истинную цену этой «победы», доктор наук Гареев допускает грубую и непростительную для историка ошибку, ибо не «Жуков победил», а победили Народ и его Армия. А если бы Вооруженные Силы нашей страны воевали бы только «по-жуковски», то и побеждать в конце концов было бы просто некому...
Когда же истинные значения наших потерь станут достоянием народа, тогда Жукову придется занять достойное место на Поклонной горе среди своих товарищей-полководцев («по гамбургскому счету»). Отдавая дань уважения памяти погибших, на пороге XXI века мы о войне должны говорить как было на самом деле, отбросив всю ложь, фарисейство и соскоблив то фальшивое сусальное золото на «квасной» основе, которое успели намазать на все эти святые события нечистоплотные идеологи от военно-исторической науки. Поэтому историю Великой Отечественной войны надо изучать с чистой совестью и чистыми руками, ибо ложь не нужна ни живым, ни мертвым.
Что касается доктора исторических наук М. Гареева, то он в конце своей статьи справедливо отметил, имея ввиду компетентность при анализе исторических событий, что «не помешала бы и некоторая скромность, и меньшая категоричность в суждениях». Золотые слова! Остается только надеяться, что М.А. Гареев рискнет и сам когда-нибудь воспользоваться этой, безусловно, обязательной для каждого исследователя рекомендацией!
Завершая этот сугубо документальный разбор, с сожалением должны отметить, что даже накануне 55-й годовщины Победы над немецкими захватчиками в адрес корифеев отечественной историографии (в числе которых М. Гареев занимает далеко не последнее место) звучат обоснованные обвинения в том, что всю правду о войне мы не знаем, ибо нам известна, в основном, «официальная правда, процеженная сквозь идеологические, научно-исторические, патриотические и прочие фильтры»¹⁹⁷. Излагать же своему народу на столь «фальшиво-творческом уровне» историю самой кровопролитной войны нашей страны (как это практически и делают Гареев и иже с ним), это значит предавать память миллионов погибших.

читать дальше