оглавление

вернуться назад

IV

В своей статье Гареев совершенно справедливо указывает на то, что именно меньшие потери являются одним из показателей несомненной победы («по всем критериям военного искусства»). Все это надо запомнить, поскольку столь важная «посылка» будет использована в продолжении спора с Гареевым.
Именно этому вопросу о «потерях» и как их у нас «исчисляют» на сей день следует уделить особое внимание.
Связано это с тем, что отстаивая свою правоту в ответах на возражения Гареева о параметрах «каллиграфической характеристики полководческого почерка Жукова», предстоит оценить ряд операций, масштабы которых по всем основным показателям превышают халхингольские бои не менее, чем в 20 раз.
Поэтому, хотим мы того или нет, но размеры потерь личного состава при рассмотрении тех операций в нашем споре будут иметь главенствующее значение.
Так сложилось, что со времен октября 1917 года и до сегодняшних дней наши правительства по всем военным конфликтам, не делая никаких исключений, публиковали заведомо неверные, специально уменьшенные цифры потерь.
Если взять события на Халхин-Голе, то Гареев, верно указав потери противника (61 тыс. чел.) свои назвал неточно — «18,5 тыс. убитыми и ранеными». Следует отметить, что общепринятая завершающая (итоговая) оценка военных конфликтов различных масштабов производится, как правило, по «безвозвратным потерям», в число которых входят убитые, пропавшие без вести, умершие в плену и др. Когда же хотят этот вопрос подзапутать и замаскировать реальные потери войск, тогда добавляют «и раненые», ибо «погибшие от ран» (как бы спрятанные в числе «раненых») не прибавляется к числу погибших, и тогда окончательная цифра потерь четко не просматривается. Так получилось и у Гареева. По последним же данным, безвозвратные потери наших войск — 6831, без вести пропавших — 1143 (всего — 7974), раненных — 15 251. Если считать по методике Гареева, то получается 23 225 чел. (а не 18,1 тыс.).
Переходя же на общепринятые параметры оценок, следует, что с учетом умерших от ран и болезней, количество погибших за операцию оценивается в 9 тыс. человек.
Если же рассматривать данные по советско-финской войне, впервые опубликованные в 1940 году — 48,7 тыс. погибших, то они вначале (после «уточнения») возросли до 126,9 тыс., а по самым последним данным (ВИЖ, 1992, № 3, с. 44) составляют 131 тыс. человек (коэффициент «уточнения» — 2,7!).
Что касается Великой Отечественной войны, то людские потери нашей армии из-за грубейших ошибок как партийного руководства страны (в первую очередь Сталина), так и военного (в том числе и Жукова) оказались столь огромны и трудно объяснимы, что данные по ним (дабы скрыть от своего народа правду) надолго превратились в государственную тайну.
Сразу же после окончания боевых действий было объявлено, что армия за время войны потеряла 7 млн. человек. После работы нескольких комиссий (Штеменко — 1946-68 гг., Гареева — 1987-88 гг., Моисеева и др.) в начале 90-х годов»¹¹² эта цифра подросла до 8 млн. 688 тыс. 400 человек. Приведенная смешная «точность» в 400 человек на основании якобы «данных персонального (поименного) учета потерь» только подтверждает абсолютную недостоверность этих подсчетов, так как именно «персональный» учет потерь в нашей стране (армии) был организован безобразно. Судите сами:
— приказ об организации учета был издан всего за 3 месяца до начала войны — 15 марта 1941 года¹¹³ (в войсках Южного фронта, например, стал известен только в декабре (!) 1941 г.);
— колоссальный недоучет безвозвратных потерь Красной Армии в период общего отступления в начальном периоде войны (утеря документов, преднамеренное их изъятие и др.);
— в начале войны рядовой и сержантский состав вообще не имели красноармейских книжек (введены только 7.10.41);
— спецмедальоны (личные) по указанию Сталина отменены 17.11.42 (знаменитый «социалистический учет» в данном случае вождю был не нужен, так как подобное «уточнение» приносило бы только вред);
— даже в 1944 году этот учет должным образом не был налажен¹¹⁴.
Картина, как видите, плачевная, если не сказать хуже. Да и сами авторы книги «Гриф секретности снят» признают, например, неполный учет санитарных потерь, которые они определили в 14 686 тыс. пораженных в боях и 7641 тыс. больных. Однако если заглянуть в архив Военно-медицинского музея, то обнаружим, что там хранятся не 22,327 млн. карточек военнослужащих, поступивших в годы войны в военно-медицинские учреждения, а более 32-х миллионов¹¹⁵.
Кстати, на таком же «уровне» произведена фиксация потерь и в ходе войны в Афганистане (1979-1989). По подсчетам генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева в ходе боевых действий погибло, якобы 14 445 чел. и ранено 54 тысячи. Но опять получаются «чудеса в решете» — в очереди за протезами, по данным Минздрава СССР, стоит как минимум в 2 раза больше -свыше 100 тысяч инвалидов¹¹⁶. Исходя из этих цифр остается предположить, что реальные потери (по традиции!) и в данном случае значительно уменьшены.
Но «процесс пошел» — учитывая очевидные неточности данных слагаемых (битвы, сражения, бои и т. п.), начались попытки как-то эти недостоверные цифры подкорректировать. Уже в нюне 1998 года ГШ в «Известиях» объявляет величину потерь на этот раз уже с точностью до «100» человек — 11 млн. 944 тыс. 100». Эта новая цифра наших безвозвратных потерь в Великой Отечественной войне, конечно, не последняя — известно, что в настоящее время работы по ее уточнению продолжаются! Но в недостоверности и этой «уточненной» цифры убедиться не сложно. Для этого достаточно соотнести ее с вполне достоверными данными о безвозвратных потерях офицерского состава — «1 млн. 23 тыс. 93» (поскольку эти данные определялись по личным делам, сохранившимся спискам окончивших курсы, училища, академии и др.).
Ответ подтверждает указанные предположения, так как доля безвозвратных потерь офицерского состава равна совершенно нереальным 8,6 процентам (?!) от общих, т.е. на каждые 100 погибших приходится 8-9 офицеров! Полученный высокий процент свидетельствует о том, что объявленные суммарные потери (порядка 12 млн.) явно занижены и не соответствуют действительности. Но эту трудоемкую работу по изучению, анализу и систематизации огромного количества боевых донесений частей следует провести тщательней, чтобы процент офицерских потерь рассчитать более точно, ибо только он и даст возможность определить не количество потерь (что с учетом отмеченных выше недостатков является теперь практически невыполнимой задачей), а верный их порядок цифр (т.е. не «порядка 12 млн.», а, например, «порядка менее 20 млн.» или другие значения). Между тем известно, что в XX веке ни одна армия развитых государств такого высокого процента офицерских потерь (8,6%) не имела и, согласно опубликованным данным, рубежа порядка 5% не переступала.
Что же касается немецкой армии, то согласно опубликованным данным, с 1 сентября 1939 г. до 1 мая 1945 года вермахт на всех фронтах потерял (безвозвратно) 3.950 тыс. человек¹¹⁷, в том числе офицеров 119 тыс. — 3%. На Восточном фронте потери составили соответственно (тыс. чел.): 2608 — 62,3 — 2,38%¹¹⁸ (низкие потери немецких офицеров, как и общие (по сравнению с нашими) объясняются не столько разницей «штатных расписаний» противоборствующих сторон (у нас офицеров было больше), сколько несколько иной манерой ведения боевых действий и отношением к личному составу, объявленному Гитлером «дефицитом, достоянием нации...»).
Таким образом, учитывая приведенные выше факты, а также сделанное в 1942 году заявление зам. наркома обороны Е.А. Щаденко (в то время начальник Главного управления формирования и комплектования войск К А) о том, что на персональном поименном учете состояло «не более одной трети действительного учета убитых», и такое положение сохранилось до конца войны¹¹⁹, можно сделать вывод, что многие научные работы, диссертации и различные «расчеты», опирающиеся, как правило, на данные книги «Гриф секретности снят» и ей подобные, достоверными признаны быть не могут.
Но пора вернуться к комментариям Гареева о боевом пути Жукова, ибо все эти данные об основополагающих материалах расчета, в частности, боевых потерь и их достоверности, нам как раз в дальнейшем очень пригодятся.
В ходе проведения празднования юбилея Г.К. Жукова в связи со 100-летием со дня его рождения некоторые из выступавших по телевидению и в печати военачальников, да и военных историков, пытались утверждать, что согласно имеющимся документам и расчетам в проведенных Жуковым операциях потери были меньше, чем у других командующих фронтами. Я долго пытался понять, что же это за документы и какие расчеты, могущие дать подобные результаты? Но, как говорят, «ищущие да обрящут». Оказывается, такие работы есть, есть и варианты расчетов, в которых среди анализа показателей боевых действий, обсчитан по «особой» методике и такой параметр, как «безвозвратные потери».
До сих пор во всех армиях развитых стран (в нашей, союзников, немецкой и др.) считалось, что одним из объективных и значимых показателей успешного (или неуспешного) действия войск в ходе проведения конкретной боевой операции, являлись понесенные суммарные потери личного состава. Причем, никто не оспаривает положения, что уровень полководческого мастерства командующих характеризуется соотношением боевых успехов к числу потерь и, в первую очередь, величиной их «безвозвратных» и «суточных» значений (последние достаточно полно отражают качественную сторону проведения операции на всем ее временном протяжении).
По этим показателям (с некоторыми оговорками) можно делать сравнение, например, действий командующих разных фронтов, но только в том случае, если они участвуют в одной (совместной) операции. Попытка же сравнивать (а это, к сожалению, делается очень часто) действия (и показатели) одной операции с другой (например, Берлинской 1945 г. с Белорусской 1944г.), равно как и действия командующих в этих разных операциях — например Жукова с Рокоссовским или Черняховским) является надуманной и научно не обоснованной. Все дело в том, что каждая операция проводилась в совершенно различных условиях и с иными показателями по количественному составу войск, степени их укомплектованности, временным критериям выполнения поставленных задач, реальным силам (качественным и количественным) противника (с учетом района его обороны или полосы наступления как по фронту, так и по глубине), характеристике местности и многими другими.
Мы же имели в виду те операции, в ходе проведения которых Жуков допустил крайне высокий уровень потерь, и которые (за исключением Московского контрнаступления) особенно подробно стараются не комментировать. К их числу следует отнести неудачную Ржевско-Вяземскую операцию (январь-апрель 1942 г.), полностью проваленную с огромными потерями вторую Ржевско-Сычевскую («Марс»), а также проведенную с недопустимо высокими потерями Берлинскую операцию со штурмом Зееловских высот и непосредственно Берлина (более подробно, отвечая Гарееву, эту операцию я прокомментирую позднее).
Есть несколько вариантов оценок характеристик действий, например, фронтов (и командующих) с использованием данных о безвозвратных потерях. Наиболее известны из них два.
Первый вариант (как один из компонентов метода «математической статистики») определяет процент безвозвратных потерь взятый от всей численности войск фронта. Он достаточно сложен, ибо по идее в алгоритм расчета должны закладываться многочисленные показатели как своих войск (с учетом обеспечения, условий действий, масштабов поставленной задачи и др.), так и противника (практически по тем же показателям). К недостаткам этого метода (по состоянию на 2000 год) следует отнести далеко не полное насыщение алгоритма компьютерной обработки, которое требует объемных и трудоемких исследований для уточнения всех указанных «компонентов составляющей». Работа эта только начинается и, судя по имеющемуся у нас примеру, проводится пока по самой упрощенной методике. Вот как выглядит «доказательная» часть этого метода: «Безвозвратные потери (такого-то) фронта составили (столько-то) %». Применительно к интересующей нас Берлинской операции это будет выглядеть так: «Безвозвратные потери 1-го Белорусского фронта Жукова составили 4,14%, 1-го Украинского Конева — 5%». Скорее всего, именно эти процентные показатели и послужили основанием выступавшим по телевидению и в печати в дни юбилея Георгия Константиновича делать заявления о меньших, чем у других командующих фронтами, потерях у Жукова.
Те же, кто не знаком с методом расчета по этой системе и не знает, что результаты получены по сугубо упрощенной схеме, снижающей ее научную достоверность, придут к однозначному выводу: «Да, у Жукова дела были лучше, и потери, судя по проценту, меньше, чем у Конева».
У более любознательных сразу же возникнут вопросы: «А что это, собственно, за процент, от каких количеств он исчислен — то ли от всех «штатных» количеств войск фронта, то ли от их части, непосредственно принимавшей участие в боевых действиях и т. п.
Даже если наши читатели, говоря по-научному, сумеют преодолеть этот «смысловой барьер» и каким-то образом узнают (или догадаются), что «за основу» взято общее (штатное) количество войск фронта (вне зависимости от того, какая их часть реально вела боевые действия, какая находилась во втором (или третьем) эшелоне, какая — в резерве, какая была направлена в обход и (теоретически возможно) ни одного выстрела не успела сделать и т. п., то опять-таки сама эта цифра им, как правило, не известна. Узнав же ее, придется «крутить кино обратно» — делать возвратные действия, чтобы по известному проценту определить истинную величину «безвозвратных потерь», ибо без знания их величины какие-либо сравнения и выводы невозможны. Однако следует иметь в виду, что у Жукова при проведении Берлинской операции войск было (как всегда) больше почти в 2 раза (1,7), чем у Конева (довольно любопытная оценка «жуковского оперативного искусства» принадлежит маршалу А.И. Еременко: «... это превосходство в силах в 5-6 раз («норма» превосходства над противником увеличена как минимум в 1,5 раза — B.C.), иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру»¹²⁰.).
Один из пропагандистов указанного метода, обобщая, как мне показалось, утвердившееся мнение большой группы поклонников Жукова (это их право), считает, что приведенные цифры («4,14%» (37,61 к 908,5), «5%» (27,58 к 550,9) и др. — B.C.) свидетельствуют, что в искусстве беречь людей (?! — B.C.) ни один из командующих фронтами не смог заслонить собой Георгия Константиновича. Не смешно. Памятуя о том, что указанные проценты исчислены еще далеким от совершенства методом, мне показалось, что автор этой сентенции в спешке забыл фразу «искусство беречь людей» взять в кавычки.
Итак, подобный «первый вариант» на меня должного впечатления, естественно, не произвел, но я и не ставил задачу навязать свое мнение читателям, поэтому продолжим сравнение и рассмотрим другую методику.
Второй вариант представляет собой оценку реальных потерь личного состава фронтов, в первую очередь, с учетом «безвозвратных потерь» (подобная оценка применяется во всех армиях — в нашей, союзников и др.). Для этого заглянем в таблицу реальных потерь (по Берлинской операции) 1-го Белорусского, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов, приведенную в книге «Гриф секретности снят», так как оба варианта расчетов, как я отметил, основываются на данных этого, далеко не совершенного труда.
Вот что мы там увидим (в тыс. чел.):
1. Безвозвратные потери у Жукова (1 БФ) в 1,4 раза больше, чем у Конева (1 УФ) — 37,61 и 27, 58; по сравнению со 2 БФ — в 2,9 раза.
2. Суточные потери у Жукова в 1,6 раза больше, чем у Конева — 7,84 и 4,94; по сравнению со 2 БФ — в 3 раза.
3. Санитарные потери у Жукова в 1,6 раза больше, чем у Конева -141,88 и 86,245; по сравнению со 2 БФ — в 3,1 раза.
4 Общие потерн 1 БФ (с учетом раненых) также больше в 1,6 раза-179,45 и 113,82; по сравнению со 2 БФ — в 3 раза.
Вместе с тем очевидно, что потери 1 БФ были бы значительно меньшими, не прими Жуков ошибочного решения прорыва главными силами фронта (1 гв. ТА, 8 гв. А и др.) к Берлину кратчайшим путем, напролом, прямо «по осевой» основных оборонительных рубежей немцев: Зеелов-Мюнхеберг — Вердер-Хёнов и др.
Если судить по официальным данным, то печальный итог Берлинской операции (с учетом потерь 2 БФ) выглядит следующим образом: войска этих фронтов безвозвратно потеряли 78 тыс. 260 чел.; раненых — 352,42 тыс. чел. Однако не следует забывать, что согласно последним подсчетам независимых исследователей как у нас, так и за рубежом, реально «безвозвратные потери» за эту операцию (в официальной отчетности специально уменьшенные в несколько раз) на самом деле превышают 300 тыс. человек.
Таким образом, есть все основания утверждать, что доля потерь 1 БФ в операции 3-х фронтов (приблизительно 50%) и их реальные значения, равно как и данные по другим жуковским операциям, служат достаточным доказательством опровержения версии о его (Жукова) «меньших» потерях. Но читатель вправе выбрать сам тот вариант расчета потерь, который ему покажется более убедительным.

V

М. Гареев сетует, что «вместо исторических документов... приводятся произвольно выбранные отдельные выдержки из них и даются... совершенно необоснованные выводы авторов». Подобное заявление комментировать трудно, так как складывается впечатление, что журнал (ВИА, вып. 3) Гареев, видимо, будучи очень занятым, просмотрел бегло. Небрежно попеняв, как бы мимоходом, на наличие только «отдельных выдержек из них» (документов), по этим «выдержкам», однако, он не посчитал нужным привести ни одного примера. А ведь журнал буквально забит официальными документами о Великой Отечественной войне и, в частности, достаточно уникальными, связанными, например, с руководством войсками в ходе Ржевско-Вяземской операции. Однако такие документы, дающие более полную картину «руководящих указаний» Жукова, Гареев «не уважает», ибо они не вписываются в его концепцию только хвалебного описания боевого пути Жукова в ущерб очевидной правде.
И где же это видано, чтобы любой документ приводился только полностью? Во всяком случае, в работах самого Гареева мы такого подхода к цитированию не обнаружили.
В мировой практике работы с документами правила едины — если документ важен, его воспроизводят без купюр, если же суть дела отображена лишь в отдельных пунктах, то только их и цитируют. Жалко потраченного времени на обсуждение всем понятного вопроса.

VI

Раздавая направо и налево безосновательные обвинения, Гареев заявляет, что: «... договорились до того, что... Жуков сознательно приносил Ефремова в жертву. Мотивом... могло быть избавление от Ефремова, как опасного конкурента».
Вся беда не в том, что мы «договорились» до опубликования анализа одной из версий гибели Ефремова (кстати, Гареев историческую литературу читает, видимо, уж слишком выборочно, по одному ему известной методике, иначе он убедился бы, что версия эта обоснованно рассматривается целым рядом исследователей и мы «пионерами» в этом деле не являемся)¹²¹.
Беда в другом — Гареев «не обратил внимания» на то, что Жуков додумался «ничтоже сумняшеся» сочинить мерзкий пасквиль — боевую характеристику на подчиненного ему командующего ЗЗА Ефремова, одного из достойнейших отечественных полководцев. В этом постыдном документе все от первой до последней буквы фальсификация, если проще («по-русски»!) — клевета!
О ком написан этот провокационный документ? О военачальнике, прошедшем до войны полнокровный, ничем не уступающий Жукову, путь — от командира роты до командующего войсками ряда военных округов, первого заместителя генерал-инспектора пехоты РККА. В самые тяжелые времена начального периода войны он командует армией, фронтом и опять армией (33-й). Маршал Василевский говорил, что при одном только упоминании этого имени «нужно снимать шапку».
Но было одно существенное различие между Ефремовым и Жуковым, которое могло послужить причиной возникновения столь явно натянутых отношений. Первый имел законченное академическое образование, второй его не имел и, будучи «закомплексованным» на этом вопросе, практически кичился подобной ущербностью, подчеркивая свою, как ему видимо казалось, природную исключительность и ненужность в связи с этим дальнейшего теоретического совершенствования. Наиболее ярко об этом рассказал генерал армии Н.Г. Лященко в статье «С кровью и потом пополам...», опубликованной в «Военно-историческом журнале»: (из его разговора с Жуковым по телефону, р-н Синявино): «...Вы наверное академию кончали?». Отвечаю: «Да». «Так я и знал. Что ни дурак, то выпускник академии». В той же статье генерал армии Лященко рассказал, что после того, как он «посмел не узнать» Жукова в гражданской одежде (тот с Телегиным после окончания войны приехал в дивизию на охоту) Георгий Константинович, здороваясь, подал ему два пальца...
Не трудно предположить, что между этими двумя военачальниками, Ефремовым и Жуковым, где-то, когда-то произошло столкновение, тем более, что оба по твердости характера друг другу не уступали. Это могло быть при какой-нибудь довоенной инспекторской проверке, результаты которой злопамятный (а это бесспорно) Жуков не забыл. Это могло быть и столкновением (или резкими дебатами) по каким-то оперативным вопросам, в ходе решения которых Жуков наверняка почувствовал большую подкованность в этих делах своего оппонента и др. Правомочен и какой-то третий вариант, о котором ни Гареев, ни я ничего не знаем. Однако факт крайне резкой взаимной антипатии очевиден. Поэтому, руководствуясь указаниями Гареева о приоритетности суждения «по логике исторических событий», и учитывая ограниченные возможности этой статьи, кратко напомню только основные факты, которые подтверждают «законность» существования версии о «заклании» Ефремова. К тому же, если внимательно прочесть все документы в ВИА, вып. 3 (с. 52-172 и 250-284), то станет ясно, что выдвинутые Гареевым против нас «обвинения» безосновательны.
Итак, в хронологическом порядке:
• практически не успев вступить в должность командующего 33-й армией, через несколько дней Ефремов одаривается «строгим выговором за примиренческое отношение» к дезертирству. Все дело в том, что пользуясь своим законным (!) правом, Ефремов на Военном совете армии оперативно разобрался с командованием одной из бригад и, не придерживаясь болезненной склонности Жукова к расстрелам, вынес оправдательный приговор с направлением провинившихся в часть (будучи верен себе, Жуков и в «характеристике» исказил смысл взыскания, указав совсем другую причину: «... Приказы выполняет не в срок (?! — B.C.) ...за что имеет выговор в приказе...»);
• при ликвидации нарофоминского прорыва (в условиях, когда немцы пытались развить успех еще на одном направлении — в р-не Слизнево) Жуков, практически лишая Ефремова возможности оперативно командовать всеми частями армии, объявляет ему: «руководство группой возложено лично на Вас»¹²²;
• неожиданно вводя обессиленные непрерывными боями главные силы 33-й армии в абсолютно авантюрный и неподготовленный прорыв к Вязьме, комфронта почему-то (а, кстати, почему?) не считает нужным усиливать их ни танками, ни лыжными батальонами;
• Жуков не стесняется отдавать Ефремову вот такие приказы: «... продовольствие искать на месте (?! — B.C.), подавать его не будем... искать снаряды тоже на месте»¹²³ (это отдельные кукурузные початки можно собирать на замерзшем, плохо убранном колхозном поле, снаряды там не валяются). Трудно поверить, что подобный приказ отдавал человек, будучи в здравом уме.
Информация к размышлению: несколько иной подход к ведению боевых действий был в том же районе (немного севернее на участке Гжатск-Ржев) и в то же время. Будучи маленького роста, но очень решительным и самостоятельным, командир немецкого полка 7-й ТД Хассо фон Мантойфель (впоследствии командир 7-й, «Великая Германия» ТД, 5-й и 3-й ТА в звании «генерал танковых войск») отказался выполнять приказ командующего 9-й армией генерала танковых войск Вальтера Моделя, ссылаясь на нехватку продовольствия, топлива, припасов и маскировочного снаряжения, без которого немецкие солдаты легко становились мишенями советских снайперов. И хотя Модель грозил военно-полевым судом, Мантойфель, выполняя свой девиз: «заботиться о благосостоянии подчиненных», приказ не выполнил. Эта стычка произошла с тем Моделем (признанным мастером обороны, прозванным «пожарником фюрера»), который практически опять-таки в те же дни (конец января 1942 г.) в ходе Ржевско-Вяземской операции прибыл в ставку и «выпросил» так нужный ему корпус. Гитлер настаивал на использовании его на Гжатском направлении, а Модель — в р-не Ржева. «Возник желчный спор. Модель холодно воззрился на Гитлера сквозь монокль и спросил: «Кто командует 9-й армией, Вы или я?». И не дожидаясь ответа, Модель сообщил потрясенному Гитлеру, что знает ситуацию на фронте лучше, чем он. Удивленный фюрер уступил»¹²⁴.
Кстати, Модель оказался прав — ни в ходе этой операции, ни в последующих (Ржевско-Сычевской, 2-й Ржевско-Сычевской («Марс») операций Жукову взять Ржев так и не удалось, а при проведении операции «Марс», как ни печально это признавать, он потерпел сокрушительное поражение. Ржев был освобожден только в марте 1943-го! «...Оккупация города длилась почти семнадцать месяцев. И все эти месяцы, день заднем, шли бои. Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники: здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова... Наши войска вошли в город лишь после того, как немцы спокойно, в планомерном порядке... выехали из Ржева в железнодорожных вагонах. Горькая для нас правда»¹²⁵;
• изгнав Ефремова из КП армии (Износки), который пытался хоть как-то организовать прикрытие открытых флангов армии («Ваша задача под Вязьмой... Самому выехать сейчас же вперед (выделено мной — B.C.). Жуков»¹²⁶, комфронта забыл (если знал), что «... обеспечение открытого фланга каждого соединения лежит на вышестоящей инстанции»¹²⁷ (в данном случае фронта (Жуков) по отношению к армии (Ефремов);
• Жуков посадил окруженные части Ефремова под Вязьмой на голодное снабжение как продовольствием, так и боеприпасами. Почему-то (?) лишил Ефремова авиационной поддержки, хотя для этой цели была выделена авиагруппа. Ефремов — Военному совету Запфронта: «... На мои неоднократные просьбы никто не реагирует, авиации нет»¹²⁸. Ну почему же, реакция есть: «...Пошлите одно звено к Ефремову, чтобы поднять настроение (выделено мной — B.C.). Жуков»¹²⁹. А это, кроме как издевательством (не уничтожать немцев, а «поднимать настроение»), назвать нельзя! Лейтенант Якимов (шифровальщик штаба армии) вспоминает, что после крутого, матерного разговора Ефремова с Жуковым командарм, уже догадываясь по ходу дела, что роль его все больше начинает напоминать «подсадную утку», в сердцах сказал: «Тебя бы сюда на недельку!»;
• естественная попытка Ефремова и Белова «создать общий фронт, сомкнуть фланги (1-го гв. КК и окруженной группы Ефремова — B.C.), что позволило бы свободно маневрировать имеющимися силами»»¹³⁰, почему-то тут же пресекается на корню. Жуков: «Локтевая связь Вам не нужна» (?!);
• главком Западного направления Жуков (имея в своем подчинении 14 армий и 3 кавкорпуса) не предпринял никаких действий, чтобы усилить части 43-й армии для обеспечения прорыва и соединения с Главной (Западной) группой 33-й армии в р-не Шеломцы (обессиленным частям 33-й армии до Шеломцов оставалось всего 500 метров).
• Жуковым не было принято никаких мер по усилению 43-й и 49-й армий при финальном встречном ударе и не были учтены их прошлые безуспешные действия с целью соединения с остатками окруженных частей 33-й армии. Более того, отсутствие элементарного контроля за ходом этих трагических событий со стороны комфронта привело к тому, что наступательные действия 43-й и 49-й армий были просто прекращены.
Ефремов, брошенный своим комфронта (коим был Жуков) на произвол судьбы, погиб.
Но остановимся. Этот перечень можно продолжать еще очень и очень долго. Однако любой здравомыслящий человек поймет, что такой убийственный набор явно целенаправленных «действий наоборот» дает все основания «договориться» (по Гарееву) до того, что версия устранения генерала М.Г. Ефремова абсолютно правомочна и имеет очевидную тенденцию опасного приближения к понятию «факт».

VII

Удивляет оценка Гареевым деятельности работников Генерального штаба. Я не собираюсь уточнять причины их взаимной антипатии. Не мое дело. Но ставить под сомнение заключение Генштаба, как высшего «думающего» органа Вооруженных Сил, органа, признанного во всех цивилизованных странах мозгом армии, отвечающим за ее обороноспособность — это что-то новое.
Прослужив достаточно долго в Генштабе, с уверенностью могу утверждать, что, например, в Главном оперативном управлении (да и в других) собраны отличные специалисты.
Ссылка Гареева на «тысячи километров» удаления «не работает», так как при современных средствах связи для оперативного поступления докладов и информации удаление от фронта что на 20, что на 1020 км роли не играет. И вопрос стоит совсем не о «рассуждениях» как надо было действовать, а о грамотном анализе и разборе проведенных операций, дабы в первую очередь, определить очевидные недостатки, извлечь из этого необходимый урок и успеть своевременно сориентировать войска на основе этих выводов. К тому же для этого совсем не обязательно сидеть на передовом командном пункте полка или в стрелковой ячейке разведывательного дозора.
Например, одним из достоинств достаточно глубокого и поучительного анализа Ржевско-Вяземской операции, сделанного западным направлением Оперативного управления Генерального штаба КА в отчете «Операция 33 и 43 армий на Вяземском направлении (01-04.42 г.)», является очевидная его объективность. До этой работы Жуков не добрался, не имея в то время прямого влияния на Генштаб, так как еще не вступил в должность зам. Главковерха. А будь он в этой должности при проведении указанной операции, то легко можно себе представить, что от этой работы остались бы только «рога да копыта» (для этого достаточно вспомнить о судьбе подготовленного «анализа» событий на Халхин-Голе, о чем я уже писал). Все это не помешало Жукову после войны сделать удивительное утверждение о Ржевско-Вяземской операции: «Там, собственно говоря, и операции никакой не было»¹³¹.
Однако документальный анализ Ржевско-Вяземской операции сохранился в своей «первобытной свежести» и настолько четко отразил все грубейшие промахи Жукова, что Гареев ни одно из его положений даже не попытался оспорить.
Что касается намеков на какие-то «обстоятельства» при написании документов, то они, естественно, бывают, причем в коллективе Гареева их, возможно, было и больше, но в целом авторитет Генштаба достаточно высок и во всех странах является одним из надежных источников грамотного анализа.
А если не так, то куда же обращаться? Может быть в «Фонд Жукова» или к той группе историков, которые кроме штампования только хвалебных од, после зычного окрика «ведущего», уже ни о какой объективной оценке событий войны и не помышляют? Можно огульно обвинять нас, но попытки Гареева поколебать авторитет НКО (МО) и Генштаба неубедительны, неуместны и свидетельствуют об отсутствии у него элементарной скромности.
Вместе с тем «недовольство» Гареева Генеральным штабом, откуда исходила наиболее объективная оценка действий командующего фронтами, армиями и т.д., скорее всего можно объяснить традиционной его солидарностью с действиями Жукова — как правильными, так и ошибочными. Последний же, считавший свои решения всегда верными и не допускавший даже возможности какой-либо критики в свой адрес, испытывал определенный дискомфорт от присутствия «за спиной», хотя и не вмешивающихся в его действия высокообразованных специалистов Генштаба, но четко фиксирующих все жуковские промахи, имевшие порой тяжелые последствия.
Поэтому не случайно появился на свет более чем странный документ (другим командующим подобное в голову не приходило), не требующий каких-либо дополнительных комментариев.
«Доклад Г.К. Жукова Верховному главнокомандующему вывода о работе группы офицеров Генерального штаба при штабах фронтов и армий и предложения по ее ликвидации
№ 00240 3 октября 1943 г. |3.45)
При штабах фронтов и армий работают офицеры Генерального штаба, которые, как показал опыт, своей работой никакой практической помощи ни Генштабу, ни войскам не оказывают. Считаю, что группу офицеров Генерального штаба надо ликвидировать, а личный состав использовать на командных и штабных должностях в войсках.
Юрьев¹³²»
Правда, Сталин, если я не ошибаюсь, со столь оригинальными доводами Жукова не согласился.

читать дальше