оглавление

вернуться назад

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИСКУШЕНИЕ МИФАМИ

ВО ВСЕМ ЛИ ПРАВ ИСТОРИК ГЕНЕРАЛ АРМИИ М.А.ГАРЕЕВ?¹⁹

К 100-летию со дня рождения Г.К. Жукова журнал «Мужество» опубликовал статью генерала армии М.А. Гареева «Маршал Жуков: Величие и уникальность полководческого искусства»²⁰.
Отмечая, что «разоблачение клеветы на Жукова и утверждение отведенного ему самой жизнью места в военной истории важно также с точки зрения нравственно-воспитательной», автор совершенно справедливо определяет главное — «Многое о нем надо нам постигать заново... Необходима подлинная правда». Однако ознакомление с тем, каким образом Гареев «постигает заново» историческое наследие крупнейшего военачальника XX века и как эта «подлинная правда» понимается самим автором, ничего, кроме удивления, вызвать не может.
Дело в том, что статья изобилует не всегда верными изложениями исторических событий, зачастую вольным их толкованием, гипертрофированной комплиментарностью и, как следствие, желанием придать ряду событий положительную трактовку без должных на то оснований. По нашему глубокому убеждению, наличие в этой работе такого количества явно неточных, а порой и неверных оценок и комментариев к ним, приближает ее к опасной черте антиисторичности, что ставит под сомнение объективность самого автора.
Вот те разделы статьи, которые, на наш взгляд, вызывают возражение или требуют уточнения.

«ХАЛХИН-ГОЛ»²¹

Прежде всего следует особо подчеркнуть, что в некоторых отечественных публикациях о военном конфликте в районе реки Халхин-Гол («Воспоминания и размышления» Г.К. Жукова, «Вспоминая и размышляя» Эллы и Эры Жуковых, рассматриваемая статья М.А. Гареева и многие другие) четко прослеживается односторонний и недостаточно объективный подход к оценке военных событий лета 1939 года, навеянный послевоенным ореолом славы Маршала Победы, что далеко не всегда соответствует жестокой правде войны. В жизни все бывает куда сложнее. Ведь война — это тяжелейшее испытание всего общества, ее нервное напряжение выдерживает далеко не каждый человек. В силу этого вряд ли стоит представлять командиров и бойцов — участников ожесточенных боевых действий в районе реки Халхин-Гол — этакой римской манипулой²² просветленных полководцев и безоговорочных храбрецов.
С тех пор минуло более полувека, и настала пора писать об этих сражениях так, как было на самом деле. К сожалению, и на сегодняшний день в нашей военной истории халхинголовские бои остаются одним из многочисленных «белых пятен». Поэтому правы те исследователи, которые считают, что мы до сих пор не имеем сколь-нибудь достоверной летописи военных событий после Октября 1917 года.
Гареев в своей статье пишет, что «первое его (Жукова. — Авт.) боевое крещение состоялось на Халхин-Голе, где он командовал армейской группой».
Это утверждение не совсем верно, так как «первое крещение» Жукова состоялось тогда, когда он командовал не армейской группой, а 57-м особым корпусом, в должность командира которого вступил 12 июня 1939 года (до этого корпусом командовали комдив И.С. Конев и комдив Н.В. Фекленко)²³.
11 мая 1939 года многочисленные конные и пешие группы японцев и японо-баргут, каждая численностью до 300 человек, совершили нападение на МНР в районе озера Буир-Нур и восточнее реки Халхин-Гол.
В Москве верно предугадали огромную опасность нараставших милитаристских устремлений Японии. В соответствии с этим было принято решение об укреплении обороноспособности Советского Союза на Дальнем Востоке, для чего 5 июля 1939 года была образована фронтовая группа войск (командующий — командарм 2 ранга Г.М. Штерн, член Военного совета — корпусной комиссар Н.И. Бирюков, начальник штаба — генерал-майор М.А. Кузнецов). В ее состав входили 1-я и 2-я отдельные Краснознаменные армии, войска Забайкальского военного округа и 57-й особый корпус Жукова. Командовать же армейской группой Жуков начал только с 19 июля 1939 года согласно приказу НКО от того же числа²⁴.
М. Гареев, рассуждая о боевых действиях в районе реки Халхин-Гол, преподносит их как сплошные успехи советского командования, в первую очередь Г.К. Жукова. Например: «Он принимает смелое решение на ввод в сражение 11-й танковой бригады с ходу, упреждая действия противника». На самом деле все было гораздо трагичнее и далеко не так красиво, как старается представить те события автор.
Можно только пожалеть неискушенного читателя, который, знакомясь и без того с довольно скудной отечественной информацией о боях в районе Халхин-Гола, сталкивается порой с совершенно противоположными оценками тех событий.
Так, генерал-майор П.С.Рыбалко из Разведуправления Генштаба писал: «... на Халхин-Голе и в Финляндии мы опозорились на весь мир. Армией командуют неграмотные люди — командиры эскадронов, вахмистры без образования и опыта»²⁵.
А вот оценка писателя-фронтовика В. Астафьева: «Жуков — продукт времени, и этим все определено... Так он начинал на Халхин-Голе, где не готовились к наступлению, а он погнал войска, и масса людей погибла. С этого начинал, этим и кончил...»²⁶.
У каждого, кто прочитает подобные высказывания, невольно возникнет вопрос: так что же все-таки произошло на самом деле в районе Халхин-Гола?
Такая постановка вопроса совершенно справедлива, так как статья М. Гареева, к сожалению, никакой ясности в него не вносит, скорее наоборот. Автор пытается убедить читателя, что та победа была блестящей, буквально «под фанфары», при достижении которой командир 57-го особого корпуса (1-й армейской группы), не имевший пока боевого опыта, вдруг показал себя «талантливым полководцем».
Однако описываемые Гареевым боевые действия не дают ясного ответа на вопрос — насколько они были грамотными с точки зрения требований военного искусства. Поэтому не остается ничего другого, как, стряхнув архивную пыль, заглянуть в приказ Наркома обороны, почему-то крайне редко извлекаемый на белый свет, и явно «припрятываемый» от глаз общественности. В нем специалисты Генштаба, подготовившие этот документ, сделали беспристрастный анализ происшедших событий. Познакомившись с ним, читатель сможет получить ответы на все поставленные выше вопросы:
«... действия корпуса за последние дни были неправильными. Противник 5 июля отступил. Надо было привести себя в порядок. Об отдыхе людей вы не заботитесь. 9 июля вы перешли в наступление, невзирая на мое предупреждение этого не делать. Я предупреждал вас не вводить в бой головной полк 82 сд с марша. Вы этого не выполнили.
Стремлением «перейти в атаку и уничтожить противника», как об этом часто пишите, дело не решается. Считаю недопустимо легкомысленным бросать наши танки ротами на противника, что вы делали неоднократно.
Мы несем огромные потери в людях, матчасти не столько от противника, сколько от того, что вы, командиры, полагаете достаточным только желание и порыв. Необходима организованность, продуманность действий. Взаимодействие родов войск почти отсутствует, особенно слабо увязана работа авиации с наземными войсками»²⁷.
Не трудно заметить, что приказ Наркома обороны от 12 июля 1939 года с оценкой действий командования 57-го особого корпуса не имеет ничего общего с выводами Гареева. Складывается впечатление, что М.А. Гареев описывает боевые действия в какое-то другое время и на другой реке с аналогичным названием.
В связи с этим стоит напомнить два эпизода, относящиеся к периоду Великой Отечественной войны.
Первый — в ноябре-декабре 1942 года при проведении операции «Марс» - одной из крупнейших Великой Отечественной войны (в районе Ржев, Сычевка, Белый), где привлеченных советских сил было в 1,5-2,5 раза больше, чем в операции «Уран» (стратегическом контрнаступлении под Сталинградом), — 1 млн. 900 тыс. человек, 3300 танков, 1100 самолетов, более 24 тыс. орудий и минометов, Жуков действовал «в характерной для него манере... атаки были массированными, он не жалел людских и материальных ресурсов, не учитывал неблагоприятных условий местности и погодные условия²⁸.
Стремясь к победе, он полагался на нажим по всему фронту и простой маневр мощными механизированными и танковыми корпусами... Победы под Ржевом ему достичь не удалось... К середине декабря операция «Марс», превратившись в кровавую бойню, окончательно выдохлась...
Операция стоила Красной Армии около полумиллиона убитых, раненых и пленных, потери в танках, достаточно точно подсчитанные немцами, составили примерно 1700 единиц (это превышало общее число танков, первоначально задействованных в операции «Уран»).
Манеру, в которой была проведена операция «Марс», и масштабы вызванной ею кровавой бани можно сравнить с фронтальной атакой на Зееловские высоты во время Берлинской операции...»²⁹.
Итоги операции «Марс» оказались настолько трагичными, что отечественные историки не нашли ничего лучшего, как придать ее забвению, исключив сколь-нибудь подробный анализ этой битвы практически из всех историографических работ, а тем более учебников.
Например, любознательный читатель, обратившись к такому авторитетному изданию, как Советская Военная Энциклопедия (М., 1977. Т.7. С. 116-120) сможет ознакомиться с подробным разбором Ржевско-Вяземской операции зимой 1942 г. и весной 1943 г., а также Ржевско-Сычевской операции летом 1942 г.
Найти же крупномасштабную и кровопролитнейшую Ржевско-Сычев-скую операцию под кодовым названием «Марс», неудачно проведенную Жуковым в ноябре-декабре 1942 г., не удастся, так как о ней в этом фундаментальном труде — ни слова. Авторы посчитали, что такой битвы просто не было. И если кодовое наименование Сталинградской битвы — «Уран» можно найти в этой энциклопедии (т. 8, с. 215 ), то на с. 159 (т.5) вместо кодового наименования зимней операции «Марс», как бы в насмешку над историей, приводятся только подробные описания «... площадки в верхней части мачты корабля» и «советских автоматических межпланетных станций (АМС)».
Второй — штурм весной 1945 года в лоб мощнейшего района обороны немцев на Зееловских высотах, когда одна из лучших танковых армий -1 -я гвардейская (командующий — М.Е.Катуков) была брошена Жуковым на абсолютно неподавленную, глубоко эшелонированную оборону противника. Итог соответствовал «масштабности» замысла — 45,3 процента танкового парка армии было уничтожено, 47 процентов — повреждено, «благополучный остаток» невелик — всего 7,7 процента (за операцию).
Сопоставляя данные из приказа НКО от 12 июля 1939 года и приведенные эпизоды из боевой деятельности Г.К. Жукова в Великой Отечественной войне, невольно приходит мысль, что «полководческий» почерк один и тот же, и его каллиграфические характеристики со временем практически не изменились.
М. Гареев утверждает: «В его (Жукова. — Авт.) действия непрерывно вмешивались... Маршал Г. Кулик, командующий Забайкальским округом Г. Штерн». Правда, Кулик в то время был командармом I ранга, а не маршалом, а что касается командарма 2 ранга Штерна, то он Забайкальским военным округом вообще никогда не командовал.
Кроме того, после ознакомления с доступными ныне архивными документами, имеющими отношение к Фронтовой группе, а также перепиской с Наркомом обороны можно с полным основанием утверждать, что в этом «треугольнике» (Штерн — Нарком — Жуков) шла совершенно нормальная совместная работа, направленная на решение поставленной наркомом задачи разгромить вторгшуюся японскую группировку. Однако в опубликованных статьях и воспоминаниях, в том числе и самого Жукова, об этой напряженной работе практически ничего не говорится.
Что касается Кулика, то он был направлен в район конфликта только с инспекторскими функциями. Итогом его деятельности явился «Акт проверки хода боевых действий и подготовки частей 1-й армейской группы»³⁰. В этом документе он «анализирует боевую деятельность стрелковых, танковых и броневых частей, дает оценку действиям авиации, органам управления...»"³¹
Далее Гареев утверждает, что Жуков «сразу поставил себя хозяином положения, решительно отмел всякое вмешательство в свои действия».
Это довольно любопытное умозаключение, которое по сути разрушает логику субординационного построения войсковых структур в период войны: Ставка (Главковерх) руководит фронтами, фронты — армиями, армии — дивизиями и т.д. При этом имеется в виду, что каждый командир действует в пределах своих утвержденных обязанностей, а количество «вмешательств» представителей вышестоящей инстанции зависит от сложившейся оперативной обстановки, профессиональной подготовки старшего (и младшего) командира, его умения определить разумную «долю вмешательства» в дела подчиненного и т.п.
Попытка Гареева показать Жукова в то время эдаким исключительным явлением, смело ломающим основополагающие порядки армии и «решительно отметающим всякое вмешательство в свои действия», представляется не только несостоятельной, но и надуманной³².
Если автор имеет в виду действия Штерна, то на него, как командующего Фронтовой группой войск, возлагалось руководство оперативными действиями подчиненных ему частей и соединений, в том числе и 1-й армейской группы комдива Жукова.
Так «вмешательство» кого «в свои действия решительно отметал» Жуков? Своего непосредственного начальника Штерна? Вряд ли стоит комментировать эту совершенно нереальную и неправдоподобную версию Гареева.
Вмешательство Штерна в действия своего подчиненного, еще не имеющего достаточного опыта, было совершенно оправданным, а порой и необходимым. В качестве доказательства приведем малоизвестный факт, который четко характеризует различие стилей руководства подчиненными этих двух военачальников: «... Жуков успел вынести 17 смертных приговоров. Поводы для них были вопиющие по абсурдности, а следствие и судебное разбирательство заменялись бумажкой, на которой было написано: «Трибунал. Судить. Расстрелять». И подпись... Штерн обратился в президиум Верховного Совета и добился помилования всех семнадцати. Все бывшие смертники отличились в боях с японцами, получили ордена и даже звание Героя...»³³.
А вот пример из более позднего периода: февраль 1942 года, зона боевых действий 33-й армии, район Вязьмы. Он тоже характеризует специфическую, не склонную к изменениям особенность полководческого «почерка» Жукова: «... вернуть обратно (стрелковый батальон 93 СД, атакованный у Захарово превосходящими силами немцев — частями 4-го полка СС. — Авт.), виновных в сдаче этого особо важного пункта арестовать, судить и расстрелять на месте независимо от количества... Жуков»³⁴.
Между тем сам Жуков, столь не любивший, если верить утверждениям Гареева, «вмешательств» сверху, в ходе кампаний 1941-1945 годов именно этот метод чрезмерного воздействия на подчиненных использовал постоянно, что приносило очевидный вред.
Вот несколько примеров.
Для ликвидации опасного нарофоминского прорыва немцев на 25 км к Москве 1-4 декабря 1941 года в 33-й армии была специально создана танковая группа. Неожиданно Жуков объявил командарму М.Г. Ефремову: «...Руководство группой возложено лично на Вас»³⁵. При этом комфронта почему-то не принял во внимание тот факт, что Ефремову в это время приходилось решать сложнейшие задачи по ликвидации другого прорыва -южнее Наро-Фоминска, в р-не Слизнево, а также принимать экстренные меры по отражению атак противника практически по всему участку обороны армии — от Наро-Фоминска до Кубинки. Формально не оспаривая это довольно странное указание, но не имея физической возможности лично руководить боем танковой группы, Ефремов поручил это своему командующему бронетанковыми войсками, который поставленную задачу успешно решил в течение двух суток³⁶.
Другой пример. В докладе Генерального штаба по итогам операций 33-й и 43-й армий на вяземском направлении (1942 год) указывалось: «...командующий Западным фронтом (Г.К. Жуков. — Авт.) разбросал почти равномерно свои силы и средства по огромному пространству... Единственно, что он мог сделать в таких условиях, это засыпать мелкими указаниями подчиненные армии и порой вмешивался в их внутренние обязанности»³⁷.
Или такой пример. В боевой характеристике на генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова, датированной 28 января 1942 года, Жуков в свойственной ему манере цинично записал талантливому полководцу пункт о том, что тот якобы нуждается в «постоянном жестком руководстве» даже при выборе «расположения командного пункта армии» (?!).
И уж совсем странно выглядит следующий пассаж Гареева: «...все эти Штерны, Кулики и Мехлисы...».
Ну, написал бы это какой-нибудь журналист, не очень-то сведущий в нашей военной истории, но когда начертать такое поднимается рука у
президента Академии военных наук Российской Федерации, то тут, как говорится, хоть стой, хоть падай.
Надо ли доказывать, тем более генералу армии, что поставленный «в голову колонны» Штерн по своей значимости является совершенно несопоставимой фигурой с двумя другими, по воле автора статьи стоящими в одной с ним шеренге?
По-видимому, стоит напомнить читателям, да и Гарееву, если он вдруг «запамятовал», кто такой Григорий Михайлович Штерн, и сколь весомы его заслуги перед Родиной.
Выдвигая Штерна на должность командующего Фронтовой группой войск, И.В. Сталин понимал, что после репрессий в Красной Армии 1937-1938 годов тот оставался одним из наиболее опытных и грамотных в военном деле военачальников: он был Главным военным советником в республиканской Испании, знал, как надо воевать с испанскими и германскими фашистами, летом 1938 года руководил разгромом японских войск у озера Хасан. Его действия получили высокую оценку Наркома обороны в приказе № 0040 от 4 сентября 1938 года: «... японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы благодаря умелому руководству операциями против японцев т. Штерна и правильному руководству т. Рычагова действиями нашей авиации». Поэтому решение Сталина поставить опытного Штерна начальником Жукова — энергичного, но не имевшего боевого опыта (что он и сам подтвердил в своих «Воспоминаниях и размышлениях» на с. 177), было вполне обоснованным. Это уже потом, весной 1940 года, назначая Жукова командующим войсками Киевского особого военного округа, Сталин скажет: «Теперь у Вас есть боевой опыт. Применяйте его в боевой подготовке войск округа».
После завершения в конце августа 1939 года разгрома японской группировки, составлявшей большую часть Квантунской армии, Нарком обороны направил 28-го числа того же месяца поздравление, которое заканчивалось словами: «... Поздравляю всех бойцов и начальников с высокой наградой, которой Советское правительство отметило ваших героических руководителей, славных сынов нашей Родины товарищей Жукова, Никишева, Штерна и Бирюкова»³⁸.
А когда начались переговоры с японцами об обмене пленными, о разводе советских и японских частей и др., произошел любопытный эпизод, о котором известно из доклада члена Военного совета Фронтовой группы Н.И. Бирюкова 21 октября 1939 года: «... в первый день переговоров японцы поинтересовались, где генерал Штерн, здесь он или нет, и показывают два ящика подарков, что принесли для него, и говорят, что полковник Тонако его хорошо знает. Оказалось, что полковник Тонако знает тов. Штерна по Хасану»³⁹.
По результатам боевых действий в районе реки Халхин-Гол звание Героя Советского Союза было присвоено Штерну и Жукову одновременно.
И все же важнейшей заслугой Штерна были, на наш взгляд, даже не его впечатляющие успехи на полях сражений. Проявив удивительную прозорливость и настойчивость, он сумел в чрезвычайно сложных условиях добиться специального решения Политбюро ВКП(б) о приведении войск Дальнего Востока в боеготовое состояние, что в последующем, осенью 1941 года, сыграло огромную роль при обороне Москвы.
В своем донесении Наркому обороны от 13 июля 1939 года командование Фронтовой группы предлагает срочно отмобилизовать новые соединения для Дальневосточного ТВД: «...Я по-прежнему считаю необходимым:
1. Тихо, распорядительным порядком влить в войска 1 и 2 ОКА все положенные мобпланом местные ресурсы, хотя это и будет порядочным ущербом.
2. Отмобилизовать распорядительным порядком положенные схемой оргразвертывания для Востока части внутренних округов, учить и учить их. Штерн, Бирюков»⁴⁰.
О том, как этот план осуществлялся, поведал участник тех мероприятий В.А. Новобранец: «После боев на Халхин-Голе командующий Фронтовой группой командарм 1 ранга Штерн, член Военного совета фронта Бирюков и я — по должности заместитель начальника оперативного отдела, в звании майора — приехали в Москву, чтобы доложить Политбюро ВКП(б) план развертывания войск Дальневосточного фронта на 1940 год... Командование Дальневосточного фронта считало, что халхингольская авантюра — только пробный шар, запущенный японской военщиной. В будущем следует ожидать более крупных военных действий, возможно, даже большой войны... Утверждение этого, казалось бы, необходимого плана на Политбюро проходило в крупных и жарких схватках, главным образом со Сталиным и Ворошиловым... Все же он (Штерн. — Авт.) в конце концов добился своего: Политбюро утвердило план, и все войска к концу 1940 года были развернуты. Оценивая этот факт сейчас, можно сказать, что еще зимой 1939/40 года были заложены основы нашей декабрьской победы под Москвой в 1941 году. Заслуга в этом принадлежит командарму Штерну, а также бывшему начальнику оргмоботдела фронта полковнику Ломову, впоследствии генерал-полковнику... Штерн же при «неизвестных обстоятельствах» исчез. Трудно себе представить, чем бы закончилось сражение под Москвой, если бы туда не были переброшены готовые к бою дивизии с Дальнего Востока»⁴¹.
Как тут не согласиться с майором В.Новобранцем: значение проведенных Штерном мобилизационных мероприятий огромно.
Что же касается обстоятельств «исчезновения» Штерна, то теперь они хорошо известны. Напомним, как это происходило. «...7 июня 1941 года с согласия Буденного (резолюция об аресте) был арестован начальник Управления противовоздушной обороны Герой Советского Союза генерал-полковник Штерн Г.М. — член ВКП(б) с 1919 года, член ЦК ВКП(б), депутат Верховного Совета СССР.
Во время нахождения под стражей Штерн подвергался нечеловеческим пыткам и истязаниям, однако он ложных показаний, которых от него добивались Берия и его ставленники, не дал. Правда, на допросе 27 июня 1941 года Штерн, не выдержав пыток, показал, что с 1931 года являлся участником военно-заговорщической организации и агентом немецкой разведки, однако в конце протокола допроса, куда были занесены эти показания, собственноручно дописал: «Все вышеизложенное я действительно показывал на допросе, но все это не соответствует действительности и мною надумано, так как никогда в действительности врагом, шпионом и заговорщиком я не был»⁴².
Ознакомившись с вышеизложенными материалами о Штерне, читатель теперь и сам может решить, соответствовал ли Григорий Михайлович определению, небрежно брошенному историком Гареевым, — «все эти Штерны...».
Примечательно, что с приходом Жукова в январе 1941 года на должность начальника Генерального штаба начались кадровые перестановки, которые по странному стечению обстоятельств коснулись всех бывших начальников фронтовой группы войск. Так, командующий Дальневосточным фронтом Г.М. Штерн был переведен почему-то на должность начальника Управления ПВО РККА, а член Военного совета Н.И. Бирюков в марте 1941 года был выведен из состава ЦК ВКП(б) и с понижением назначен членом Военного совета 3-й армии в город Гродно. Лишился своей должности и начальник штаба Дальневосточного фронта генерал-майор М.А.Кузнецов, который был направлен командиром стрелковой дивизии в Прибалтийский военный округ скорее всего потому, что на совещании высшего руководящего состава РККА, проходившего 23-31 декабря 1940 года, высказал несогласие с докладчиком командующим Киевским особым военным округом Г.К. Жуковым по вопросу использования «эшелона развития прорыва» (эрп).
Напомним, что трагическая судьба постигла вскоре не только бывшего начальника Г.К. Жукова — Г.М. Штерна, но и П.В. Рычагова, который командовал в халхингольской кампании авиацией, а также Я.В. Смушкевича, возглавлявшего ВВС 1-й армейской группы. Жуков, как начальник Генерального штаба, мог бы защитить их, однако, этого не сделал. Чего же ему не хватило — мужества или желания? Вопрос остается без ответа.

«НАКАНУНЕ И В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ»

Анализируя деятельность Жукова в должности начальника Генерального штаба, Гареев как бы вскользь замечает, что в тот период «было допущено много упущений и ошибок», не уточняя, о чем конкретно идет речь. Однако тут же подчеркивает, что «с точки зрения трезвой оценки обстановки, самостоятельности, инициативы, принципиальности и настойчивости в принятии ряда мер по подготовке Вооруженных Сил к отражению агрессии в обстановке того времени вряд ли Б.М. Шапошников или другой опытный начальник Генштаба мог сделать то, что удалось сделать Тимошенко и Жукову... Да и директива о подготовке войск к отражению нападения... не была бы подписана вечером 21 июня 1941 года».
Такой вывод выглядит по меньшей мере странным и вызывает возражения по следующим причинам.
Во-первых, ни на чем не основано и бездоказательно предположение, будто более опытный начальник Генерального штаба не смог бы сделать больше, чем Жуков. Следует, видимо, напомнить, что Георгий Константинович не только не имел соответствующего этой должности военного образования, но и необходимого для такой работы опыта. Поэтому неудивительно, что на докладе Главного разведывательного управления «О франко-немецкой войне 1939-40 гг.», в котором широкомасштабные боевые действия обеих сторон были тщательно проанализированы, в том числе и впервые созданных немцами оперативно-стратегических объединений — танковых армий, появилась резолюция Жукова, буквально повергшая генштабистов в шок: «Мне это не нужно...» (?!)⁴³. Закономерен вопрос: а что же тогда «нужно» было знать начальнику Генерального штаба перед началом войны с тем же противником? Неужели только сообщение о том, «сколько израсходовано заправок горючего на одну колесную машину?»⁴⁴.
Во-вторых, именно «инициативы, принципиальности и настойчивости» и не оказалось у Жукова в должной мере при отстаивании судьбоносных решений в самый ответственный не только для Красной Армии, но и всей страны момент, — когда вермахт вторгся в ее пределы. Да это он и сам признал в своих мемуарах: «Мы должны были это делать более решительно, чем делали».
В-третьих, доподлинно известно, что с учетом времени прохождения многострадальной директивы (ее передача закончилась в 0 часов 30 минут 22 июня 1941 года) большинство соединений получило ее слишком поздно. Поэтому попытка Гареева включить «в актив» Жукова как достижение несвоевременно подписанную, а потому с запозданием отправленную директиву, только запутывает читателя и лишает его возможности правильно осмыслить происшедшее. Дело в том, что у Жукова было много различных каналов, чтобы даже до подписания директивы привести войска в боеготовое состояние: отменить отпуска, сборы, различные воскресные мероприятия и т.д.
По-другому восприняли ситуацию те военачальники, которые к боеготовности войск отнеслись профессионально и с должной ответственностью.
Генерал армии Н.Г. Лященко в статье «С кровью и потом пополам...», опубликованной в «Военно-историческом журнале», вспоминал: «...затем Сталин сказал (5 мая 1941 года в Кремле. — Авт.), что война с Гитлером неизбежна... "Поезжайте в войска, принимайте все меры к повышению боеготовности...". Думается, Г.К.Жуков, будучи начальником Генерального штаба, просто обязан был поставить в известность командующих войсками о приближающейся катастрофе, должен был потребовать, чтобы они все внимание отдали боевой готовности, повышению бдительности. Тут же все оказалось наоборот».
А вот что по этому поводу писал адмирал флота Н.Г. Кузнецов: «п. 2. По вопросу начала войны мне хотелось бы только имеющимися документами опровергнуть утверждение т. Жукова, что нельзя было подготовить части к обороне за несколько дней. Этому никто не мешал и наоборот — это был его долг... Нам с нач. штаба было достаточно из кабинета Тимошенко позвонить по телефону, передать условное слово на флоты, по которому все знали что делать» (из письма в ЦК КПСС)⁴⁵.
Однако ничего подобного Георгий Константинович не сделал. Поэтому утверждение Гареева, что «все эти качества... может быть уберегли нашу армию от многих напастей, которые благодаря этому не случились» является очевидным преувеличением. Своевременно не приведенная в боеготовое состояние Красная Армия получила страшный по силе удар противника, в результате которого в ходе летне-осенней кампании 1941 года она, несмотря на героическое сопротивление, понесла миллионные потери убитыми, ранеными и пленными. Приходится констатировать, что на вопрос, так от каких же «напастей» сумел уберечь нашу армию Жуков, — в статье Гареева ответа нет.
В целом исчерпывающая характеристика деятельности высшего командования Красной Армии в тот период изложена в работе группы военных историков:
«...Несостоятельность, проявленная в этой ситуации (с учетом вины политического руководства, которое своими решениями воспрепятствовало своевременной реализации намеченных мобмероприятий. — Авт.) высшим военным руководством -Наркоматом обороны и Генеральным штабом, а точнее — стоявшими во главе этих органов маршалом С.К. Тимошенко и генералом армии Г.К. Жуковым, не сумевшими отстоять принятые решения и добиться их выполнения, нельзя рассматривать иначе, как нехватку компетентности этих лиц и несоответствие занимаемым ими постам...»⁴⁶. Итак, «несостоятельность», «нехватка компетентности» и «несоответствие занимаемым постам», в то время как у Гареева — все наоборот. В данном случае читателю представляется возможность самому сделать правильный вывод.

«ОБОРОНА ЛЕНИНГРАДА»

Описывая деятельность Жукова при обороне Ленинграда с 6 сентября по 10 октября 1941 года, автор справедливо отмечает его безусловные успехи в наведении необходимого порядка в войсках, огромную силу воли, твердость в управлении и умение мобилизовать все моральные и материальные возможности для выполнения этой труднейшей задачи.
Однако вызывает удивление необоснованное обвинение, допущенное Гареевым в адрес одного из своих оппонентов: «Историк А, Мерцалов вдруг сделал открытие, будто бы гитлеровское командование и не собиралось овладевать Ленинградом... В ходе войны 21 июля Гитлер посетил штаб группы армий «Север» и поторопил фельдмаршала Лееба «быстрее овладеть Ленинградом».
К сожалению, сказав «А» — о планах вермахта в июне-июле 1941 года, Гареев почему-то не сказал «Б» — о существенной корректировке их в августе-сентябре. Подобное «выдергивание» отдельных исторических фактов без необходимых объяснений, искажающее характер боевых действий на ленинградском направлении и их место в летне-осенней компании 1941 года, только вводит неискушенного читателя в заблуждение. Сам же Гареев, которому безусловно хорошо известна хронология боевых действий того периода, мог бы более объективно прокомментировать эти события, тем более что трактовка их Жуковым в своих воспоминаниях в ряде случаев не совсем точна, а порой и ошибочна.
Что касается якобы «открытия» профессора Мерцалова, то в его работах на эту тему ничего подобного обнаружить не удалось, что и не вызывает удивления, так как он, будучи грамотным историком, и не собирался опровергать всем известные факты — наличие плана «Барбаросса», решение Гитлера от 21 июля 1941 года о Ленинграде и др. Мерцалов утверждал совсем иное, о чем М. Гареев умолчал: решение блокировать, а не штурмовать Ленинград было принято до появления в городе Жукова. Поэтому его, Жукова, утверждения, что Гитлер якобы «был в бешенстве», будучи не в силах преодолеть оборону города, мягко говоря, не соответствуют действительности.
Кстати, по мнению ряда историков, как Сталин, так и Жуков, не разгадали замысла немецкого командования, а потому в сентябре и позже продолжали защищать Ленинград от штурма, в то время как спасать его надо было от блокады. А это разные вещи. В связи с этим недостаточно энергичные боевые действия в районе станции Мга, предпринятые для прорыва кольца вокруг Ленинграда, следует признать неадекватными сложившейся ситуации. Но, однако, вернемся к событиям, связанным с осадой города на Неве, в июле-сентябре 1941 года.
Вот краткий перечень данных о том, когда именно менялись оценки ситуации и какие решения принимались германским командованием об отмене штурма Ленинграда.
25 июля. «Кейтель в беседе с командующим группой армий «Центр» (генерал-фельдмаршалом фон Боком. — Авт.) выразился более определенно: «Ленинград отрезать и взять измором»⁴⁷.
13 августа. «Дополнение к директиве ОКВ № 34, сделанное 12.08.41, явилось следствием новой обстановки на советско-германском фронте в результате успеха, достигнутого немецкими войсками на Правобережной Украине южнее Киева. В ней были поставлены далеко идущие задачи: ... группе армий «Север» — окружить Ленинград и соединиться с финскими войсками»⁴⁸. Как видим, о штурме — ни слова.
22 августа. «Директива фюрера от 21.08. (исх.№ 441412/41)... П.5. Только плотная блокада Ленинграда, соединение с финскими войсками и уничтожение 5-й русской армии (Юго-Западный фронт. — Ред.) создадут предпосылки и высвободят силы, необходимые для того, чтобы ... предпринять успешное наступление против группы войск Тимошенко и разгромить их»⁴⁹.
1 сентября. «Командование финской армии не хочет, чтобы его войска наступали с Карельского перешейка дальше старой государственной границы»⁵⁰. Позже финны согласились наступать «только с ограниченной целью».
5 сентября. «17.30. — Совещание у фюрера: 1. Ленинград. Цель достигну-Гта. Отныне район Ленинграда будет «второстепенным театром военных действий...» Для полного окружения Ленинграда... потребуется 6-7 дивизий... Танки (корпус Рейнгардта) и авиация (части 1 -го воздушного флота) возвращаются в прежнее подчинение...»⁵¹.
Завершим эту подборку документов еще одним свидетельством: «...Но когда войска группы армий «Север» самостоятельно, без требуемой Гитлером поддержки со стороны группы армий «Центр», вышли на подступы к Ленинграду,... «Гитлер запретил атаку и взятие города»⁵².
Генерал-полковник Г. Линдеманн (командир 50 АК, а затем командующий ГА «Север») на допросе 18.06.45 показал: «...Мы не взяли Ленинград потому что ни разу его серьезно не атаковали. В период наступления , 50 АК, когда я взял Пушкин, рядом со мной шел 39-й тк с 18, 12 тд и 36 мд. Однако эти дивизии были выведены (в ГА «Центр». — Авт.) и наступление автоматически сорвалось...»⁵³. Подведем итог: решения об организации блокады, а не о штурме Ленинграда были приняты еще до прибытия Жукова на Ленинградский фронт.
В этом же разделе Гареев дает оценку позиции В. Астафьева в затянувшемся споре: была ли оборона Ленинграда оправданной из-за слишком дорогой цены, заплаченной за нее жителями города?
Сам Гареев, критикуя позицию писателя-фронтовика, ничего не сказал о реальных потерях гражданского населения, а ведь они-то и являются основным аргументом Астафьева. Обошел же автор статьи этот вопрос, видимо не без умысла, зная о совершенно неверном изложении его в «Воспоминаниях и размышлениях» Жукова, хотя полководцу доподлинно было известно, что в официальном издании «Очерков истории Ленинграда» (том 5), на данные которого он сослался, цифры потерь были специально занижены. Указав «не менее 800 тысяч» погибших ленинградцев (то есть не более 900 тыс.), Жуков по сути вступил в спор с автором книги «900 дней» английским историком Солсбери, настаивавшем на больших цифрах потерь, обвинив его в необъективности и предвзятости.
Между тем только за первые 360 дней блокады погибло людей в полтора раза больше! Согласно докладу начальника Управления предприятиями коммунального обслуживания Ленинграда тов. Карпушенко, сделанном на бюро Ленинградского горкома ВКП(б) осенью 1942 года «...по неполным данным кладбищ, за период с 1 июля 1941 года по 1 июля 1942 года в городе захоронен 1 миллион 93 тысячи 695 покойников»⁵⁴. А впереди еще было полтора года блокады!
Так что если Гарееву уж очень захотелось обсудить позицию Астафьева о Ленинграде, то, объективности ради, ему следовало бы назвать и ту «дорогую цену», по поводу которой до сих пор продолжается спор. Тем более что, по оценке ленинградских ученых, потери среди гражданского населения составили около 2 млн. человек, а по мнению академика Д. Лихачева — «даже больше».

«МОСКОВСКАЯ БИТВА»

Описывая события в период Московской битвы, Гареев делает довольно странные заявления: «... командование группы армий «Центр» 1 декабря нанесло массированный удар в центре полосы Западного фронта стремясь прорваться к Москве вдоль минской автомагистрали. Немецко-фашистским войскам удалось прорвать оборону в районе Наро-Фоминска и, развивая наступление на Кубинку, выйти во фланг и тыл 5-й армии».
Прочти подобную «усеченную» формулировку задачи ГА «Центр», ее командующий генерал-фельдмаршал фон Бок изрядно бы удивился, так как замысел операции представлялся ему совсем другим: четырьмя одновременными ударами из районов северо-восточнее и юго-западнее Звенигорода (участок обороны 5-й армии генерал-лейтенанта Л.А. Говорова), севернее и южнее Наро-Фоминска (33-я армия генерал-лейтенанта М.Г. Ефремова) прорвать оборону в центре Западного фронта ударами в направлении Кубинки и Голицино, расчленить и уничтожить войска 5-й и 33-й армии, а в дальнейшем, действуя вдоль Киевского и Минского шоссе прорваться к Москве.
Как же развивались события? В районе Звенигорода противник успеха не добился. Южнее Наро-Фоминска (р-н Слизнево) он смог продвинуться всего на 8-9 км. И только на участке севернее Наро-Фоминска, создав пяти-шестикратное превосходство, немцы смяли оборону 222-й стрелковой дивизии и вышли на шоссе Наро-Фоминск — Кубинка. Однако попытка с ходу прорваться к Кубинке была априори обречена на неудачу, так как немецкой танковой группе с частями 292-й пехотной дивизии приходилось наступать в крайне неблагоприятных условиях: просека шириной 40-80 метров среди лесного массива, дорога посередине. Наткнувшись на минные поля, фугасы и другие заграждения, противник, оставив на поле боя более 10 танков, быстро убедился, что в такой «узкой трубе» прорвать оборону 32-й стрелковой дивизии полковника В.И. Полосухина 5-й армии (оперативно усиленной по приказу командарма дивизионной артиллерией, дивизионом гвардейских минометов и пехотой), было практически невозможно, тем более, что вплотную за 32-й сд действовала еще одна дивизия — 82-я мотострелковая, которая непосредственно защищала Кубинку. Вынужденные прекратить наступление в 6 км от Кубинки, немцы до 3 декабря ограничились блокированием дороги, одновременно обеспечивая прикрытие левого фланга основной группы своих войск (пехотный полк 258-й пехотной дивизии, усиленной 30 танками), которая, повернув от Головенек на восток, прорвалась по проселочной дороге на 25 км и к исходу 2 декабря вышла на рубеж Юшково, Бурцево, Петровское.
Таким образом, немецкие войска, достигнув окраин Апрелевки, оказались в 6 км от Минского шоссе (Голицино), в 2,5 км — от Киевского (Софьино), в 28-29 км от западных окраин Москвы и в 10-11 км от штаба Западного фронта в Перхушково!
Именно эти части 258-й пехотной дивизии с танками, будучи главной ударной силой противника на этом участке фронта, прорвавшейся в направлении Москвы, и представляли основную угрозу как для Западного фронта (в том числе и тылов 5-й армии), так и непосредственно для столицы, а отнюдь не те, которые, пройдя по шоссе с юга на север не более 8 км, в сторону Кубинки, дальше продвинуться не смогли.
Вероятнее всего, удар на Кубинку представлял собой всего-навсего отвлекающий маневр, однако именно его почему-то выделил Гареев. Это тот случай, когда за деревьями не увидели леса.
В далеком 1956 году, когда Георгий Константинович Жуков еще, видимо, не думал о написании мемуаров, он изложил ситуацию предельно ясно. Министр обороны СССР Г.К.Жуков сообщал Хрущеву: «Посылаю Вам проект моего выступления на предстоящем пленуме ЦК КПСС (пленум не состоялся. — Авт.) — ... « и в то же время, когда мы с Н.А. Булганиным брали эти деревни, не имеющие никакого значения (Дедово и Красную Поляну. — Авт.), противник прорвал фронт в другом месте — в районе Наро-Фоминска, ринулся к Москве и только наличие резерва фронта в этом районе спасло положение».
Таким образом, у Жукова о нарофоминском прорыве — противник «ринулся к Москве» (с запада на восток), а у М. Гареева — всего лишь, «развивая наступление на Кубинку» (между тем, продвигаясь с юга на север, немцы вообще не могли бы добраться до окраин Москвы).
Тем временем обстановка в районе Юшково, Голицино оказалось для советских войск критической. Разговаривая по прямому проводу 1 декабря 1941 года, Ефремов и Говоров сразу договорились о совместных действиях по блокированию немцев на кубинском направлении⁵⁵, хотя особое их беспокойство вызывала ситуация с главными силами противника, прорвавшимися к Москве, — юшковской группировкой, тем более, что штаб Западного фронта весь трагизм положения оценил не сразу.
Ефремов в тот же день докладывал Соколовскому — начальнику штаба Западного фронта: «... танки, прорвавшиеся... на Бурцево, я остановить не имею возможности». Ответ был категоричным: «...повторяю — дать пока ничего не можем, нет у нас ничего. Маневрируйте своими силами, средствами за счет пассивных участков»⁵⁶.
Что касается командарма— 5, то он точно уловил грозившую опасность. Говоров запросил Ефремова 1 декабря 1941 года: «...какие средства выделяются Вами ... для уничтожения прорвавшейся группы противника и недопущения ее дальнейшего распространения на восток, так как дальнейшее распространение ее грозит чрезвычайно серьезными последствиями...»⁵⁷.
Хорошо, что все закончилось благополучно: у немцев не оказалось достаточных сил для развития достигнутого успеха, а командование Западного фронта в последний момент успело перебросить остатки своих резервов для 33-й армии.
Специально созданная для ликвидации прорвавшихся к Апрелевке немецких войск танковая группа 33-й армии в составе 5-й танковой бригады, двух отдельных танковых батальонов (136-й и 140-й), двух лыжных батальонов (23-й и 24-й) и 18-й стрелковой бригады 3 декабря стремительной атакой разгромила юшковскую группировку и к исходу 4 декабря отбросила остатки ее частей на исходные позиции за реку Нара.
Следует отметить, что неточное, а порой неверное изложение событий при ликвидации крайне опасного нарофоминского прорыва можно встретить не только в статье Гареева. Вот как описывает завершение этой операции Жуков в своих воспоминаниях (с. 342): «Тогда танковые части врага (не точно — 478-й пехотный полк и танковый батальон (30 танков). — Авт.) повернули на Голицино, где были окончательно разгромлены резервом фронта и подошедшими частями 5-й и 33-й армий».
В разгроме юшковской группировки 3-4 декабря 1941 года принимали участие только войска 33-й армии. Что касается частей 5-й армии, то ни 32-я стрелковая дивизия (севернее Акулово), ни 20-я танковая бригада вместе с 16-м погранполком (в районе Голицино) 3 и 4 декабря в ходе боев за Юшково и высоту 210,8 свои позиции не покидали и в бою не участвовали. Непонятно также, что это за «подошедшие части 5-й армии». На поле боя в указанные дни таковых не было.
Жуков не случайно попытался отодвинуть 33-ю армию на второй план, работая над своей книгой, он старался существенно преуменьшить ее роль в битве за Москву, так как между ним и хорошо подготовленным в оперативном отношении Ефремовым сложились весьма напряженные отношения, особенно в период боев под Вязьмой, когда части 33-й армии оказались в окружении.
Невероятно, но факт — уже будучи главкомом Западного направления (с I февраля 1942 года), Жуков, имея в своем распоряжении четырнадцать армий и три кавалерийских корпуса, не только не создал специальную ударную группу, но и практически ничего не сделал для того, чтобы воспользоваться благоприятной ситуацией для спасения окруженных частей армии Ефремова.
2 марта ефремовцы предприняли наступление в восточном направлении, из района Кобелево на Шеломцы, а через день 43-я армия двинулась им навстречу (сх. 1). «К 10 марта коридор разделявший войска, сократился с 6-7 км до 2 км. До наиболее укрепленного опорного пункта немцев в Шеломцах, составляющего основу их обороны, 43-й (правильно — 33-й. Авт.) армии оставалось пройти всего 500 метров, но оборона неприятеля оказалась непреодолимой...»⁵⁸.
Поэтому в мемуарах Жуков попытался, и не без успеха, все свои грубейшие ошибки при проведении Ржевско-Вяземской операции, особенно на вяземском направлении, свалить на покойного командарма — 33:
— Это несправедливое обвинение Ефремова в том, что он якобы не обеспечил фланги при вводе армии в прорыв на вяземском направлении. Ефремова, который как раз и собирался это сделать, Жуков буквально выставил из штаба армии в Износках, приказав немедленно «самому выехать сейчас же вперед» (сх. 2). Доведенный до отчаяния Ефремов послал Жукову шифротелеграмму следующего содержания: «... находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть... Терпеть не могу, когда свою вину сваливают на других. Эта система приносит огромный вред». К тому же Георгий Константинович, скорее всего, забыл, что согласно учебнику Академии Генштаба («Работа штаба армии». 1938 г.) «обеспечение открытого фланга каждого соединения лежит на вышестоящей инстанции. Командующий фронтом по отношению к армии выполняет это обязательство при помощи боевой авиации и мощных подвижных соединений». Ничего подобного Жуков не сделал.
Видимо, уповая на отсутствие к моменту написания мемуаров своего оппонента, погибшего под Вязьмой, и не считая, что кто-либо решится опровергать его недостоверные утверждения, Жуков неожиданно включает в «Воспоминания и размышления» (АПН. 1971. С. 355) поистине кощунственную фразу — «М.Г.Ефремов решил сам (?! — Авт.) встать во главе ударной группы и начал стремительно продвигаться на Вязьму». Без комментариев.
— Это и упрек (в директиве № К/191 от 24 марта 1942 г.) «в слабой сопротивляемости» окруженной под Вязьмой группы войск 33-й армии, которая доэтого получила полные «глубинного» оперативного смысла указания Жукова: «продовольствие искать на месте, подавать его не будем... искать снаряды также на месте»⁵⁹.
— Это и обвинение Ефремова в том, что он выводил войска из окружения не туда, куда ему «было строго указано», то есть на юг, в сторону города Кирова. Однако этих «строгих указаний» в архивах до сих пор обнаружить не удалось, а выход командарм-33 осуществлял в строгом соответствии с приказом Жукова за № К/217 от 11 апреля 1942 года на юго-восток — на соединение с 43-й и 49-й армиями.
— Это, наконец, клеветническая по содержанию боевая характеристика на талантливого полководца М.Г. Ефремова, подписанная 28 января Жуковым и членом Военного совета Западного фронта Хохловым. В этой «характеристике», обнаруженной в личном деле М.Г. Ефремова, от первого до последнего слова перечисляются одни только недостатки: «ограниченный кругозор», «нуждается в постоянном и сильном руководстве», «приходится все время подстегивать», «не вполне соответствует занимаемой должности» и т.п. Без комментариев.
Перечисленные версии, которыми изобилует и статья Гареева, многие годы, не подвергаясь сомнению, охотно включались без должной проверки в различные исторические работы как нашими учеными, так и зарубежными (например, бестселлер Уильяма Спара «Жуков: Взлет и падение великого полководца» и др.). И только в последнее время все эти факты начали проверяться и уточняться более тщательно, вне зависимости от того, как они изложены в мемуарах Жукова. Но вернемся к статье Гареева.

«РЖЕВСКО-ВЯЗЕМСКАЯ ОПЕРАЦИЯ»

Совсем удивительно выглядит ссылка на Ржевско-Вяземскую операцию (8 января — 20 апреля 1942 года), в ходе проведения которой Жуков, по оценке Гареева, «не допустил равномерного наступления в полосах всех армий... добился их массированного использования... впервые... создал на направлении своего главного удара тройное превосходство»⁶⁰ и т.д. Так как автор не приводит ни одного факта, то стоит напомнить, что же произошло в январе-апреле 1942 года на Западном фронте.
В моем понимании Ржевско-Вяземская (равно как и Ржевско-Сычевская в ноябре-декабре 1942 г. («Марс») операция — одна из неудачных страниц в боевой биографии маршала Жукова.
Он же, кстати, сам себя и подвел, так как в пользу принятия решения о наступлении на всех направлениях не последнюю роль сыграл тот факт, что именно командование Западного фронта представило в Ставку ВГК сведения о потерях противника с 6 по 10 декабря — убито свыше 85 тыс. человек⁶¹.
Если произвести несложные расчеты, то получается, что за месяц только безвозвратные потери противника составили бы более 400 тыс. человек. Иначе, как откровенным враньем, это назвать нельзя, тем более, что в последствии выяснилось: за весь декабрь группа армий «Центр» (то есть с учетом потерь и на Калининском фронте) потеряла убитыми, ранеными и эвакуированными в тыл всего 104 тыс. человек⁶². По данным дневника Гальдера, общие безвозвратные потери вермахта на советско-германском фронте с 27.11 по 31.12.1941 г. (35 суток) составили чуть более 20 тыс. человек⁶³.
В оперативном отношении Ржевско-Вяземская операция была проведена с грубейшими ошибками. И хотя на витебском направлении в малонаселенной зоне первоначально удалось продвинуться на 200-250 км (однако попытка перерезать железную дорогу, питающую группу армий «Центр», оказалась неудачной), а на западном — на 80-100 км, решить поставленную задачу не удалось. «...Войска Калининского и Западного фронтов... вели затяжные бои на рубеже Ржев, Юхнов, Киров, неся при этом неоправданно высокие потери. На правом крыле Калининского фронта в руках противника остались Великие Луки, Демидов, Белый, Ярцево, Сычевка, опираясь на которые он сумел добиться стабилизации линии фронта, сохранив ржевско-вяземский плацдарм в 120 км от стен столицы и надолго — до весны 1943 года — сковать здесь крупную группу советских войск»⁶⁴.
В ходе боев тяжелейшие потери на Калининском фронте понесли 29-я (из окружения вышли всего 3500 человек) и 39-я армии, на Западном фронте — 33-я армия (из окружения вышли 889 человек, командарм генерал М.Г. Ефремов погиб).
Ржевско-Вяземская операция оказалась одной из самых кровопролитных операций Великой Отечественной войны: «... Красная Армия потеряла 776 889 чел.... начиная с марта Ставка осталась без резервов»⁶⁵. Сказались отсутствие у советского командования опыта в организации и ведении крупномасштабных операций на окружение, постановка перед войсками непосильных задач, недооценка главкомом Западного направления Г.К. Жуковым и его штабом столь мощного сопротивления противника, недостаточно детальная разработка планов операций фронтов и многое другое. Это подтверждает известный постулат, который гласит: постижение азов военного искусства на полях сражений всегда оплачивается большой кровью.
Рассматривая столь печальные итоги более чем четырехмесячных боев, невозможно понять в чем же состояла заслуга Жукова — «в недопущении равномерного наступления в полосах всех армий», «умелого маневра», «массированного использования» и т.д., которые определил для него Гареев?
Поэтому имеет смысл рассмотреть итоги деятельности Жукова на его «основном» вяземском направлении.
Чтобы особо не утруждать читателя, приведем выдержку из заключения, сделанного группой операторов Западного направления Оперативного управления Генерального штаба Красной Армии сразу после завершения (прекращения) Ржевско-Вяземской операции:
«Операция 33 и 43 армий на вяземском направлении»⁶⁶ (орфография и стиль документа сохранены): «... Общие выводы.
1. ... Неверный расчет времени и игнорирования условий в которых действовали наши войска, привели к неправильному применению решения, вследствие чего задуманная операция не была выполнена...
2.... Западный фронт погнался преждевременно за большими целями, хотел одновременно разгромить гжатско-вяземскую, юхновскую, спас-деменскую, мятлевскую группировки противника, не имея для этого достаточных сил и средств. Действия Западного фронта уподобились действию растопыренными пальцами. Каждая армия имела свою ударную группировку, которая действовала на своем направлении без тесной увязки с соседями... И получилось так, когда ударная группировка одной армии наступает, то второй — стояла на месте, потом менялись ролями. А командование Западным фронтом продолжало наблюдать, как рядом ударные группировки двух армий дерутся вразнобой, и не вмешивалось в их дела до тех пор, пока операция на этом направлении не была сорвана.
3. Западный фронт не создал кулака в виде крупной мощной группировки из всех родов войск на решающем направлении, при помощи которого решал бы задачу крупного оперативного размаха. Сила и средства были почти равномерно распределены по всему огромному фронту. Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы. Ни один приказ за всю операцию во время не был выполнен войсками. Они оставались голой ненужной бумагой, которая не отражала действительного положения войск и не представляли собой ценного оперативного документа... Операции начинались не подготовленными, без тесного взаимодействия родов войск...
8. Западная группировка 33 армии (во главе с командармом М.Г. Ефремовым. — Авт.) честно и доблестно дралась до конца своего существования...»⁶⁷.
Читая этот документ, мы, при всем нашем старании, так и не смогли обнаружить то «позитивное», что нашел Гареев в действиях Жукова при проведении Ржевско-Вяземской операции. Поэтому следует признать, что выбор ее, в качестве примера успешного руководства со стороны Жукова, явно ошибочен, а представленные аргументы— бездоказательны.
Что касается зимней (1942 г.) Ржевско-Вяземской операции, в ходе которой не была решена поставленная задача окружить и уничтожить группу армий «Центр» и не удалось овладеть основными опорными узлами сопротивления немцев — Великие Луки, Демидов, Белый, Ржев, Сычевка и др., то в знак памяти сотен тысяч погибших наших воинов честней было бы заменить укоренившееся фарисейское, по сути, название этой операции — «незавершенная» на «неудачная».
В заключение хотелось бы пожелать президенту Академии военных наук Российской Федерации генералу армии М.А. Гарееву в последующих публикациях, в которых он ставит перед собой определенную задачу — «разоблачение клеветы на Жукова и утверждение отведенного ему самой жизнью места в военной истории», подойти к этим вопросам более взвешенно («необходима подлинная правда» (Гареев) — впрочем, неподлинной правды не существует — Авт.) и, проявляя должное уважение к читателям, приводить только достоверные факты, не злоупотребляя мифами «аксиомной истории», памятуя о том, что у истории нет «любимчиков» и она рано или поздно всем воздаст по заслугам.
В противном случае научный анализ описываемых исторических событий будет подменен публицистикой со свойственными ей недостатками — наличием выводов и отсутствием аргументов.
Заинтересованному же читателю для формирования собственных выводов по изложенным документированным материалам, можно только порекомендовать известное народное правило — «думайте сами, решайте сами...».

читать дальше